Очерки по новейшей истории Латвии, Хорошо для дела, Экономическая история

В Институте экономики АН Латвии. Выступает Павук Владимир Петрович. Рига. Конец-80-х.

Кирпичик в этот фундамент был заложен в 1990 году вместе с защитой диссертации. На годы вперед была предопределена карьера в науке, вершиной которой скорее всего мог быть статус старшего научного сотрудника с фиксированной зарплатой до 400 рублей и двухмесячным отпуском. Была дружная семья. Были любимые дети. Была оставшаяся от родителей трехкомнатная квартира в спальном районе Риги. Обычная жизнь советских интеллигентов.

Жизнь, однако, спутала все карты. Через два месяца после защиты внезапно уходит из жизни муж. Вслед за этой утратой разваливается громадная, и казалось, незыблемая страна. Менять жизнь по накатанной на свободу выбора со всеми присущими этому рисками – это был единственный выход из сложной ситуации. Строить новую жизнь по кирпичику, начав с фундамента. Это был фундамент совершенно другого дома. И другой работы. Не менее интересной, чем предыдущая жизнь. Неизвестной и непредсказуемой. 90-е стали временем обретения свободы.           

В этих рижских очерках, новеллах и газетных статьях многие узнают своих знакомых и коллег, и может быть, вспомнят об уходящих все дальше лихих годах, когда кардинально менялись устои не только страны, но и каждого из нас. Воспоминания о жизни перемежаются рассказами о становлении рыночной экономики, зарождении в Латвии рынка ценных бумаг, неожиданно вовлекшим меня в мир деловой журналистики. Эпоха первоначального капитала со всеми вытекающими из этого следствиями…    

Глава 1. Драма страны и трагедия семьи

Коллеги из КНР в гостях у нас дома. Сентябрь-1990.

Драматический распад СССР совпал по времени с трагическими страницами жизни нашей семьи. В мае 1990 года нежданно из жизни ушел любимый человек, муж и отец наших детей – Владимир Петрович Павук. Человек, многие годы главный в принятии всех важных решений в семье. Внезапно. На пике долгожданных и радостных событий в нашей жизни.

В марте того года я защитила диссертацию в Москве, в Институте экономики Академии наук, возглавляемом тогда идеологом перестройки, академиком Леонидом Ивановичем Абалкиным. На защиту мы ехали вместе с мужем и моим научным руководителем Имантом Христиановичем Киртовским, тогда еще директором Института экономики АН Латвии. Конечно, можно было защищаться и в Риге, в своем институте, где тоже был ученый совет, во главе которого стоял наш директор, а ученым секретарем был мой муж. Но мы оба учились в Москве, там же в конце семидесятых он защитил свою диссертацию. На семейном совете было решено: Москва.

В этом городе в самом начале 70-х мы встретились, полюбили и через два года справили свадьбу. Успели вместе прожить почти двадцать лет. Но каких! Самых счастливых! Вернувшись после окончания вуза в Ригу, родили двух детей, и даже работали вместе в Институте экономики, в отделе политэкономии. Параллельно с я училась в заочной аспирантуре, и было еще два года в запасе, когда весной 1989-го мой научный руководитель вызвал к себе и дал полгода на завершение работы. Времена тогда уже были смутные, научные сотрудники разделились по фронтам – одни сдали свои партбилеты и записались в Народный фронт, другие – в Интерфронт. Предреволюционная ситуация. Никто не работал, сплошные митинги, собрания. В воздухе пахло грозой. Директор, как никто другой понимал, что и ему, и институту осталось существовать считанные дни и месяцы. Единственное, что осталось в памяти, так это делегации ученых из Китая и Восточной Европы, которых принимал институт. Одна такая делегация из Пекина была в сентябре 1990 года в гостях у нас дома. Коллеги удивлялись нашей просторной хрущевке, три комнаты на троих, в Китае такая семья жила тогда хорошо если в однокомнатной квартире.

Руководитель поставил передо мной задачу – сдать «болванку» диссертации через полгода. Пришлось засучить рукава и писать свою работу ударными темпами. Тема диссертации на тот момент была крайне актуальная – «Самоуправление трудового коллектива». Общее количество страниц было разделено на число отведенных дней, и спать ложилась, только выполнив суточную норму. Порой засиживалась до четырех-пяти утра. Очень помогал муж. И по дому, и с детьми, родителей моих уже пять лет как не стало. И по самой работе. По сути, он был моим негласным руководителем. Зачастую, на пару сидели мы ночью, он в своем кабинете, я в гостиной за большим обеденным столом, усыпанном бумагами с набросками работы. Каюсь, есть в диссертации пара параграфов, написанных им. К осени «болванка» была готова. Первый вариант я печатала на пишущей машинке, а окончательный отдавала машинистке в Минэкономики, которая набирала текст диссертации на компьютере. Это было круто, работа выглядела как пасхальное яичко, не надо было ошибки и опечатки заклеивать вырезанными буковками, как приходилось делать, печатая диссертацию мужа на машинке. Рукописи я приносила на проходную министерства, где передавала их машинистке, а сам компьютер тогда и в глаза не видела, в нашем институте были лишь громадные до потолка ЭВМ. Дальше дело за малым. Несколько поездок в Москву для согласования текущих вопросов. Предзащита. И, в марте 1990 года, защита.

В этом платье я вышла на защиту диссертации. Москва. 20.03.1990.

В Москву мы с мужем приехали во всеоружии. Школьная подруга Зиночка, работавшая в Рижском доме моделей конструктором-модельером, сшила из доставшегося по блату японского трикотажа леопардовой расцветки платье. Фасон хоть и скромный, все предельно закрыто, длина ниже колена. Но леопард!!! И это вместо делового костюма в черно-белых тонах. Как можно было додуматься до такого. И что сказал бы историк моды Александр Васильев! Однозначно - осудил бы. Но фурор на московскую профессуру платье произвело. До сих пор Имант Христианович любит вспоминать, как шли мы по длинным коридорам московского института на Королева 12, и встречающиеся московские профессора с завистью с ним раскланивались, прикладываясь к ручке рижской аспирантки в необычном для такого случая наряде.

С гордостью могу сказать, что защищалась в институте, который был тогда благодаря академику Абалкину и его команде интеллектуальным центром и главной научной базой экономических реформ. Один из моих официальных оппонентов – Александр Аузан, в конце 80-х занимался теми же вопросами, что я, написав книгу «Современное самоуправление в экономике: политэкономический аспект». Сегодня Аузан – профессор, декан экономического факультета Московского университета. Регулярно слушаю его лекции в ютубе.

20 марта. Даже погода благоволила нам в этот день аномальным теплом. Днем температура воздуха доходила до +20 градусов. Это в Москве, где обычно в это время хлябь и холодина. Народ, в зимних пальто в руках наперевес, изнывал от неожиданной жары. А вокруг сугробы быстро тающего снега. На другой день все вернулось на круги своя, возвратилась обычная ранневесенняя погода.

Выступление на защите прошло на ура. Беспокойство исчезло после первых фраз. Как потом говорили, муж волновался больше самой аспирантки. После озвучивания результатов тайного голосования, по заведенной традиции, рижане угощали московских профессоров армянским коньяком с дефицитными лимонами (взяли с собой пару килограммов из Риги) и финским сервелатом, который достал по большому блату в буфете ВЦСПС наш московский приятель Саша Кормилкин. Коньяк пришлось добывать в длиннющей очереди на задворках одного из магазинов в Ясенево, где жила моя сестра. Стояли вместе с мужьями, в одни руки давали не больше двух бутылок водки (3,62 руб.) или коньяка (4,12 руб.), в Союзе с 1985 по 1991 годы действовал Горбачевский сухой закон. Других крепких напитков в обычных магазинах не было по определению.

Сервелат под грузинский коньяк (армянского в обычных магазинах не продавали) с рижскими лимонами после защиты стал только предтечей праздника. Вечером всех ждал банкет в гостинице «Россия», там же, где семнадцатью годами раньше мы с друзьями справляли нашу свадьбу (нет уже той «России», построенной и разрушенной на моей памяти). Организовать банкет помог опять же дружище Кормилкин, для него, ответственного сотрудника советских профсоюзов, легко открывались все двери. В отдельном кабинете одного из ресторанов отеля был накрыт стол человек на тридцать. И чего там только не было! Фаршированная грибами по-царски стерлядь, как с картинки из книги «О вкусной и здоровой пище». Осетрина. Семга. Икра черная и красная. Маринованные боровички. Буженина. Паштеты. Деликатесные колбасы. Обязательный столичный салат, как без него. На горячее цыплята табака и судак на пару. Пражский торт и мороженое на десерт. И неважно, что магазинные полки пустовали, и в стране уже несколько лет наблюдался тотальный дефицит всего.

На банкет пришли все московские родственники – сестра с мужем и детьми, столичные и питерские друзья, члены профессорского совета, оппоненты. Как водится, держали речи. А потом веселились до упаду. По очереди я отплясывала с московским племянником Петей, к тому времени уже студентом мединститута. С научным руководителем. С любимым мужем.

Мы сделали это! И гордились собой. 

В ресторане «Юрас Перле». Совместный обед сотрудников Института экономики АН Латвии и американских ученых-экономистов из университета Хьюстона. Юрмала. Май 1990 г.

Впереди наконец-то ждало спокойное лето, долгий отпуск, остепененным научным сотрудникам полагалось отдыхать два месяца. Все были безмерно счастливы. Вернулись домой. 22 мая скромно, после бурного московского банкета, в семейном кругу отметили день рождения мужа. 55 лет. Подарили ему новомодные тогда часы «Полет». Володя тогда параллельно с работой в институте занимался договорными проектами, внедрял на рижских предприятиях хозрасчет и самоуправление, что приносило приличный доход, несоизмеримый с зарплатой кандидата наук. Я же после защиты просто продолжала ходить на работу в институт, в ожидании решения ВАКа. Ничто не предвещало беды.

Прошло пять дней со дня рождения мужа. Был обычный воскресный день. С утра Володя, как обычно, гулял в лесу Шмерли с собакой, щенком фокстерьера, подаренным детям родственником из Латгалии. Ласка, так звали щенка, была родом из охотничьей семьи и должна была выбегаться, чтобы потом до следующей прогулки вальяжно распластаться на диванных подушках. Дома, как часто случалось, отключили горячую воду, отопительный сезон тоже закончился, было холодновато. И мы с детьми ушли помыться к друзьям, жившим в соседнем доме, а заодно и погреться. Володя оставался дома, жаловался на боли в спине, списав их на радикулит, мол, у кого не бывает. Мы все же вызвонили его к соседям и конечно же, он пришел. Тоже погрелся в ванне (ох, нельзя было этого делать), потом все дружно сидели на кухне – гоняли чаи.

А ночью, уже в постели, ему стало плохо. Успел только простонать, схватившись за сердце: «больно, очень больно» и… потерял сознание. Неотложка приехала быстро, но аппарат, снимающий кардиограмму, барахлил, фельдшер долго возился с ним. Врач оказался моим соучеником из параллельного класса, Рига город маленький. Подозревая инфаркт и не желая пугать, он отправил меня на кухню за кофе. Сам же, пытаясь спасти Володю, сделал надрез в области грудной клетки и ввел прямо в аорту лекарство, но в сознание привести его не удалось, и мужа срочно повезли в больницу. Как потом рассказали, в дороге сердце остановилось, медики констатировали клиническую смерть. В больнице, уже в реанимации, его откачали. Диагноз – обширный инфаркт. Мне же той страшной ночью, так и не поняв всей тяжести ситуации, пришлось остаться дома с детьми, сыном двенадцати лет и дочкой девяти.

Три дня медики боролись за жизнь мужа. На утро первого дня мы с детьми пришли в клинику Гайльезерс, помню, как шла по длинному коридору вдоль застекленных палат в отделении реанимации, разговаривала с ним через приоткрытое в палату окно. Ни минуты мы не сомневались в том, что Володя выкарабкается. Будучи в тяжелейшем состоянии, он успокаивал меня, рассказывал, как будет выздоравливать, как его переведут в обычную палату, а потом и отпустят домой. Строил планы на будущее.

На второй день к вечеру в клинику меня привез прямо с партийного собрания Академии наук зам первого секретаря ЦК Компартии Латвии Оярс Пориетис, в период распада компартии короткое время я отвечала за сбор партийных взносов в парторганизации Института экономики. Как и накануне, поговорили через окно с Володей, казалось ему становилось лучше. Но после свидания врачи пригласили к себе в кабинет и предупредили, что во время остановки сердца перестали нормально работать почки, и что это очень опасно. Они объяснили, что подключить аппарат искусственной почки было нельзя из-за слабого сердца. Вся надежда была на то, что почки, хотя бы одна, заработают. И все надеялись на чудо.

На третий день поутру мы с дочкой отправились в больницу, в получасе ходьбы от дома. Как ярко светило майское солнце, как стрекотали стайки молодых воробушков на зеленом газоне, этот звук навсегда застрял в моей памяти и с тех пор ассоциируется с тем страшным днем. Дочка осталась во дворе клиники у фонтанов, а я, как и в предыдущие дни, отправилась в реанимацию. Все тот же длинный застекленный с двух сторон коридор. Уже на подходе к окну палаты увидела скопившихся возле мужа медиков, один из них махнул мне рукой, мол, не мешай, уходи. И я покорно, по-прежнему не думая ни очень плохом, вернулась в приемную. Прошло сколько-то минут, вошел врач-реаниматолог, фамилия его сохранилась в ежедневнике -- Мартиньш Шицс. (тот самый, знаменитый доктор, который через двадцать с лишним лет обнародовал списки погибших в катастрофе в Золитуде). Сорокалетний мужчина со слезами на глазах выговорил: все кончилось. Страшные слова. Ноги подкосились подо мной. Усадили, дали что-то выпить. Остальное как в тумане. В беспамятстве бежала я по длинным больничным коридорам, обливаясь слезами, просила кого-то из персонала найти дочку. Звонила на работу, кто-то приехал и забрал нас домой.

На другой день в клинике мне вернули обручальное кольцо мужа -- все что осталось от моего любимого, надела его рядом со своим, да так и не снимаю с тех пор. А потом были погребальные хлопоты. Спасибо Володе Гурову, с которым мы были знакомы по совместным научным проектам, предложившему помощь по похоронам и возившему на своих, только что приобретенных от первых доходов газеты «Дело» «жигулях», по всяким учреждениям. Ритуальных агентств тогда еще не было, все делали сами, оформляли документы, место на кладбище, заказывали зал в ресторане, обзванивали родных и друзей. Приехали украинские родственники мужа, сестра, брат, сын от первого брака с невесткой, двоюродная сестра. Мама его тяжко заболела, оставшись дома в деревне, избави Бог хоронить детей. Из Москвы прибыло все семейство моей сестры. Друзья из Питера, Минска, Киева, со многими из них совсем недавно отмечали мою защиту в Москве, а пятью годами раньше они же приезжали в Ригу на золотой юбилей мужа. И вот опять, но совсем по-другому, скорбному поводу… Расселили всех по соседям, друзьям, гостиницам.  

Володя жил и работал в Риге всего пятнадцать лет, и никто не ожидал, что на его похороны придет столько народу. На кладбище собралось более трехсот человек, процессия от каплицы к могиле растянулась на несколько сот метров. Пришли все, кто хоть как-то был связан с ним по работе, дому или книжным делам, он много лет был одним из активистов-книжников в ночных очередях в магазине подписной литературы. И это еще одно свидетельство искреннего благорасположения к нему людей. Как водится, все подходили, выражали сочувствие, предлагали обращаться, в случае чего, за помощью. Запомнились слова сестры: «Ты сильная, выдержишь», и как обиделась я тогда, какая мол, сильная, почти двадцать лет за мужем была, он был главным в семье, и все вопросы решал он. Как жить без него? Что делать?

Сестра оказалась права. Сильная. Справилась. И еще поняла, что верить даже самым искренним, добрым словам, сказанным на поминках, не стоит. Слова мало что значат, и рассчитывать нужно только на себя. И не потому, что люди вокруг черствые. Просто так бывает, и ничего с этим не поделать. Урок был преподнесен вскоре, год спустя, когда в поисках работы, обратившись к Гурову, тогда уже издателю и редактору газеты «Бизнес &Балтия», в ответ услышала: «Мать, не сегодня, будет что-то, позвоню». Но помощь нужна была тогда, а не потом. С тех пор ни к кому с такими просьбами не обращалась. И, все же и тогда неожиданно появлялись люди, предлагавшие помощь сами.

Напомню, это было самое начало девяностых. Институт экономики вот-вот развалится, но сотрудники еще по инерции ходили на работу. Лето после похорон мы провели в деревне в Калужской области на даче у сестры. А следующим летом с детьми даже успели по бесплатной профсоюзной путевке месяц пожить в пансионате «Лиелупе». В то же лето 1991 года Латвия отделилась от СССР. Это было началом конца и для нашего института. Надо было искать другую работу. И как не странно, она находилась.

РКИИГА.

Напомню, это было самое начало девяностых. Институт экономики вот-вот развалится, но сотрудники еще по инерции ходили на работу. Лето после похорон мы провели в деревне в Калужской области на даче у сестры. А следующим летом с детьми даже успели по бесплатной профсоюзной путевке месяц пожить в пансионате «Лиелупе». В то же лето 1991 года Латвия отделилась от СССР. Это было началом конца и для нашего института. Надо было искать другую работу. И как не странно, она находилась.

Первой, кто протянул руку помощи, стала Оля Лукашина. Все мы, она и Гуров – из РКИИГА, Сергей Диманис, Гриша Олевский – из ЛУ, мой Володя и другие коллеги входили в межвузовский временный научный коллектив, занимаясь общей тематикой, связанной с вопросами хозрасчета и самоуправления. Оля защищала диссертацию в Научном совете ИЭ,  секретарем которого был мой муж, и всегда с благодарностью вспоминала его поддержку. Она преподавала в РКИИГА и одновременно была директором консалтинговой фирмы «Экондата», созданной Гуровым. Всегда буду помнить, как Оля поделилась со мной своей ставкой на кафедре политэкономии у профессора Драчева Владимира Карповича. Это тот самый случай, когда друг дает в руки удочку, а не рыбу, помогает не деньгами, а работой. И как раз тогда, когда это жизненно необходимо.

Попав на кафедру политэкономии, я неожиданно пошла по стопам мужа, днем читала лекции, а по ночам готовилась к ним по написанным вручную его же конспектам, много лет параллельно с работой в Институте экономики Володя преподавал этот предмет, сначала в Латвийском университете, потом в Бирюзовке, в военном училище. Очень быстро предмет «политэкономия» переименовали в «теорию экономических учений», профессор Драчев переехал в Беларусь, РКИИГА сменил вывеску на РАУ (Рижский авиационный университет), а кафедру экономики гражданской авиации (созданную взамен кафедры политэкономии) возглавил профессор Юлий Литвинский. 

Меня избрали доцентом, дали полную нагрузку, читала лекции и вела семинары экономистам, радистам, механикам. Занимались в нетопленных аудиториях, время проведения лекций сократили с 45 до 30 минут, все сидели в верхней одежде, студенты писали конспекты в перчатках, а преподаватели согревались, двигаясь по кафедре. В какую-то зиму замерзли трубы, был двухмесячный перерыв в занятиях, пришлось «догонять» упущенное летом.

Несколько лет назад в соцсетях меня нашел старосты группы Дима Батейкин, в которой я была куратором. Напомнил многое из того, что я уже успела позабыть. Проработала я в РАУ до 1995 года и, устав от дальней дороги и постоянных задержек мизерных зарплат (был момент когда всем – от профессора до уборщицы платили в месяц 1500 латвийских рублей), перешла в другой новоявленный вуз, в центр города – Институт экономики и культуры, по закону подлости он вскоре переехал туда же – на Ломоносова. А в начале 2000-х меня позвали преподавать в магистратуру Русско-Балтийского института, через несколько лет ставшего Балтийской международной академией, где до сих пор читаю лекции докторантам и руковожу их работами. Скоро тридцать лет, как езжу в этот далекий от центра район Москачки. Привыкла…

РАУ. Группа 5206 Финансы и кредит. Выпуск 1996 года. На переднем плане слева староста группы Д. Батейкин.

Параллельно с работой в РАУ, мой добрый ангел Оля Лукашина подкидывала работу в «Экондате» -- переводы законов с латышского на русский. В начале 90-х через мои руки прошли многие законодательные акты по предпринимательской деятельности, крайне востребованные в создававшейся бизнес-среде, что впоследствии не раз помогало в газетной работе. С подачи Оли я стала вести занятия на курсах для новоявленных бизнесменов, писать какие-то брошюры для них, к примеру, «Как открыть счет в банке», при этом своего банковского счета тогда у меня еще не было.  

В годы, когда все вокруг жаловались на безработицу, у меня никогда не было недостатка в работе. Только успевай носиться – то на Ломоносова читать лекции, то в Старый город в «Экондату», то вообще на 19 троллейбусе куда-то в Зиепниекалнс на курсы для предпринимателей. Жили мы тогда с детьми на Югле, только до центра города полчаса на трамвае или автобусе, а до РАУ час на дорогу, благо туда стал ходить прямой 32 автобус. Откуда-то появилось предложение поработать еще в одной фирме, как оказалось, связанной с ценными бумагами. Так я познакомилась с ее владельцем Гришей Зубаревым (мы его знаем, как телекомментатора ПБК). Эта нежданная встреча стала поворотной в моей деловой карьере. 

Но об этом в следующей главе…