Балтия – СНГ, ЕС – Балтия, История, Латвия, Образование и наука, Право, Прямая речь, Россия

О себе

- Вы окончили русскую школу, поступили на исторический факультет, 20 лет работали учителем, потом журналистом газеты "Час". Сейчас активно занимаетесь созданием общественной организации. Кто вы: историк, учитель, журналист или общественный деятель?

- Мы все живем в новую эпоху Ренессанса, когда приличный человек на разных этапах своей жизни, а иногда и одновременно, совмещает много разных идентичностей, в том числе и профессий. Однако на сегодняшний день главные вопросы для меня — что значит быть европейцем и что значит быть латвийцем, то есть гражданином Латвийской Республики. Это тот контур, в котором все эти мои идентичности и предшествующие занятия чудесным образом совпадают и соединяются. Но у меня нет окончательных ответов на эти вопросы. Нет — и хорошо.

- Если все-таки выбор из четырех: учитель, историк, журналист или общественный деятель?

- Изучение и преподавание истории, истории культуры, обществоведения, философии — это хорошая подготовка для того, чтобы потом выходить на уровень политического действия. Здесь под политическим действием я подразумеваю не основание какой-то новой партии, а общественную инициативу.

Мы сейчас попали в странную ситуацию. Партий много, и они вроде бы охватывают традиционный политический спектр. Есть правые, левые, центристы, но энергии и предложений разных траекторий развития страны нет. Мне кажется, есть очень большой дефицит понимания, что такое Европа и Европейский союз. До сих пор говорят: это мы, а это Европа, хотя уже десять лет мы и есть Европа. Латвия исторически находилась в эпицентре важнейших европейских событий. Все европейские войны прошли по нашей территории, все реформы. Именно поэтому я и ищу ответы на эти вопросы: что такое быть гражданином Латвии и что такое быть гражданином ЕС. Видимо, у людей, которые откликнулись на ряд моих публикаций и интервью, также пока больше вопросов.

- Вы не первый год занимаетесь общественной деятельностью. Каким своим гражданским поступком вы можете гордиться?

- Меня разбудила школьная реформа 2003-2004 годов. До этого, честно говоря, я больше думал о себе, занимался преподаванием, собирался писать статьи и книжки просветительского плана. Но наметилась школьная реформа, и стало понятно: тех, кто придумал эту реформу, не интересует, что чувствуют преподаватели, дети, родители. Сам механизм принятия решений абсолютно не предполагал участия в коммуникации тех, кого эта реформа коснется в первую очередь.

Тогда я понял, что эта реформа не просто случайность или поправимая ошибка, а принципиальное желание навязать свое представление о верном порядке вещей. Ясное дело, что латышский — единственный государственный язык. При этом статус других языков можно обсуждать. Но нельзя просто так сказать: "Мы знаем, как правильно, и такого-то числа все это вступит в силу". Это, извините, тактика большевиков, так сегодня действует в России Владимир Путин.

Началась кампания так называемых школьных протестов. Хочу отметить, что никогда в этих протестах не звучало отрицание латышского языка. Лозунг первого митинга был "За свободный выбор языка преподавания!". То есть выпускники должны свободно владеть латышским языком, но школам нужно дать возможность самим выбрать способ изучения государственного и других языков. В принципе, это была попытка начать более широкий разговор на тему, какой должна быть латвийская школа. Эти события — очень хороший опыт демократического протеста за европейские ценности и за правильное преподавание, в том числе и латышского языка. Это меня разбудило, и с тех пор я постепенно минимизировал свою работу в школе, стал больше писать. В этом состоянии нахожусь и сегодня.

- Очевидно, что образование определяет взгляды человека на жизнь. Вы мыслите как историк?

- Образование можно понимать в двух смыслах. Первый смысл — образование как подготовка. Я, например, учился на историческом факультете и на факультете иностранных языков. Второй смысл — образование как формирование себя и своих представлений о себе и мире вокруг. Это немного разное образование. Я думаю, главное образование человеку дает мышление и то, чем в Европе традиционно занимается такая дисциплина, как философия. При этом я берусь утверждать, что философия как знание о мышлении — это никакая не кабинетная дисциплина. Напротив, она очень практичная, поскольку позволяет полноценно жить и планировать свое будущее. Человек, не умеющий проектировать или прогнозировать собственное будущее, обречен прожить жизнь, которую для него придумал кто-то другой.

Об истории

- Вопрос к вам как к преподавателю истории. Как вы считаете, история всегда повторяется?

- Идея вечного возвращения, о которой писал Ницше и не только Ницше, — это очень интересная тема, но не историческая. Конечно, можно говорить о циклах истории, когда на протяжении какого-то достаточно большого промежутка наблюдаются некие закономерности, но и это не очень строгий исторический разговор. Строгий исторический разговор — это когда мы считаем, что каждый факт истории, восстановленный нами с помощью источников, уникален и неповторим. Это не означает, что факты не перекликаются между собой и что одни факты не влекут за собой другие. Однако для историка факт — это нечто единственное и неповторимое.

- Вы только что сравнивали стиль работы Путина со стилем большевиков, то есть в любом случае какие-то исторические параллели приходят на ум. С какой исторической эпохой можно сравнить современность?

- История на то и нужна, чтобы разные исторические эпохи — от первобытности до наших дней — были положены перед нами как разные зеркала, в которые мы можем заглянуть одновременно. Когда мы смотрим на историю первобытного общества, античности, Средних веков, Нового времени, мы всегда открываем для себя что-то новое. Соответственно, по-другому начинаем воспринимать современность.

Другой вопрос, какое из этих зеркал является наиболее актуальным. Тут я бы присоединился к Умберто Эко и некоторым другим исследователям, которые говорят, что у нас происходит возрождение Средневековья. При этом не в ругательном, а в техническом смысле. Средние века не знали наций и национальных государств. В Западной Европе существовало множество языков разных народов, но была и лингва франка, то есть язык межнационального общения, на котором говорили все от Исландии до Северной Африки. Все приличные люди отлично понимали друг друга, где бы они ни находились. Было единое христианское пространство. Унии, расколы, разделение — все это произошло позже.

Сейчас мы тоже видим, что эпоха, когда основной формой организации выступали нации, постепенно уходит. Все большее значение приобретают субнациональные или наднациональные структуры. На наших глазах происходит уникальный эксперимент с формированием Европейского союза. Его единство в многообразии может быть соотнесено с ситуацией развитого, цветущего Средневековья. Получается, глядя в зеркало Средневековья, можно увидеть много интересных вещей, но не дай Бог увидеть там возрождение варварства.

- С какими событиями Нового и Новейшего времени можно сравнить крымский кризис?

- У меня сразу возникли три аналогии. Первая — это Крымская война. Около 150 лет назад император Николай I решил, что могучая Россия способна запросто разбить, казалось бы, дышавшую на ладан Османскую империю. В результате неправильного расчета, шапкозакидательских настроений и непонимания соотношения ресурсов Россия получила войну фактически со всей Европой.

Вторая аналогия — это Первая мировая война, которой в этом году исполняется 100 лет. 1914 год. Во всех воюющих странах, в том числе и в России, полное воодушевление грядущими победами. Кстати, масс-медиа работали, но у них еще не было такой проникающей силы. Думали: за несколько месяцев все закончится, но месяцы растянулись на годы. Государственный и социальный механизм Российской империи начал рушиться, и вскоре она просто исчезла. Показательно, как то, что началось с массовой эйфории, смогло привести к развалу великой страны.

И третья аналогия — 30-е годы прошлого века в Германии. В России сейчас говорится: у нас украли наше завоевание; крушение Советского Союза — это величайшая катастрофа; отныне все проблемы будут решаться через силу; старый порядок прогнил и должен быть демонтирован; русскому народу необходимо объединиться, заняться созданием русского мира. Подобные разговоры, которые исходят из Кремля, очень напоминают риторику середины 30-х годов. Как раз Судетский кризис (вызванный стремлением Гитлера присоединить к Германии населенные преимущественно немцами чехословацкие земли — Д. Х.), очень напоминает крымскую историю.

Эти аналогии приходят невольно, но когда начинаешь их анализировать, сначала ужасаешься. Россия в XX веке пережила социалистический тоталитаризм, сражалась с фашизмом и германским нацизмом, а теперь вышла на следующий виток — националистический авторитаризм. Получается, разбив германский нацизм, какая-то зараза проникла. Я сам не очень понимаю, что происходит в России и почему.

О политике Путина

- Сравнение Путина с Гитлером — это очень серьезно. Мир на Нюрнбергском трибунале осудил Гитлера и его приспешников как палачей и военных преступников. Вы готовы в этом же обвинить Владимира Путина?

- Понимаете, любое сравнение не носит абсолютный характер. Но эти аналогии, которые возникают между некоторыми моментами, например, между крымской речью Путина и риторикой Гитлера перед Судетской эпопеей, налицо. Это очень серьезно, но это аналогии. К тому же есть определенная разница. Если Адольф Гитлер, будучи хитрым и изворотливым, оставался отчасти романтиком, то есть по-настоящему ненавидел евреев и действительно верил в эти химеры, то кто такой Владимир Путин, мы до конца не понимаем. С одной стороны, все, что он делает, — это холодный расчет спецоперации. С другой стороны, ситуация с Крымом переходит грань умопостигаемого. Почему вот так поступили с Крымом, бросив вызов всему мировому сообществу? Почему не подвесили этот вопрос как, например, Осетию и Приднестровье, что мировое сообщество могло простить, переварить? В политике Путина присутствуют моменты иррационального, так что моего аппарата постижения тут не хватает. Нужен ум как минимум Федора Михайловича Достоевского, чтобы понять, кто такой Владимир Путин.

- Вы говорите, что Путин противостоит всему мировому сообществу, но ведь есть руководители государств, которые поддерживают политику путинской России?

- Назовите их.

- Беларусь, Казахстан, Армения.

- Те, кто входит в Таможенный союз, поддерживают Путина, на мой взгляд, с ужасом. Они думают: "А не будем ли мы следующими?", потому что есть реальные планы восстановления Российской империи или как минимум Советского Союза. Плюс национал-радикалы Европы, например, Марин Ле Пен во Франции или отдельные деятели в Венгрии, хотя они уже задумались там. Короче говоря, это маргиналы. И это трагедия для России на данном этапе ее развития. Она уже стала членом G-8 и G-20, а теперь, совершив, скажем так, неприличный поступок, попала в другой клуб, где находятся Александр Лукашенко и еще, к примеру, Эво Моралес.

- Разве это страны-изгои?

- Пока они действуют внутри страны, пользуясь авторитарными методами, и не лезут с этим к соседям, их критикуют, но санкции не применяются. Но если страна нападает на соседнюю страну, при этом в Европе, разрушает все существовавшие на тот момент международные договоренности, то реакция однозначная. Россия до сих пор на всех парах шла к статусу страны-изгоя.

Хорошая весть такая: США, к примеру, в период президентства Буша-младшего начали двигаться в направлении изгойства за счет совершенно непродуктивной политики, основанной на ложных предпосылках и обдуривании союзников ложной информацией. К счастью, американская система устроена так, что президент может совершать ошибки, но до определенного момента. Если он будет слишком много ошибаться, то он либо попадает под импичмент, либо его или его партию не переизбирают на новый срок, что и случилось с республиканцами. А в России выстроена вертикаль абсолютной власти, и такого не происходит. Самоочищение невозможно. Возможно следующее: или заговор против Владимира Путина со стороны своих же, или какое-то внешнее воздействие, или долгие годы под диктатором, который постоянно действует неправильно. Я хочу сказать, что Запад допустил бы дикую ошибку, если бы попытался силовыми методами свергнуть Путина. Его так или иначе должен свергнуть российский народ.

- Как вы думаете, есть ли у Путина, как у политического деятеля положительные качества?

- Все относительно. На фоне советских генсеков-маразматиков позднего периода или пьющего Ельцина Путин, конечно, собранный и подтянутый. Он не пьет, интенсивно работает. Это важные качества для государственного деятеля. При этом Владимир Путин, придя к власти, видимо, не имел исторического шанса оторваться от своего прошлого и выйти на следующую ступень понимания себя, страны, мира. Судя по происходящему, Путин все эти годы находился во власти представлений, что кругом враги, а крушение Советского Союза — величайшая катастрофа. Даже тогда, когда он сотрудничал с Западом, эти представления были у него, что впоследствии привело к срыву и к тому, что Россия сейчас неуклонно превращается в страну-изгоя.

- На ваш взгляд, Владимир Путин — патриот своей страны?

- Он патриот той страны, которая живет в его сознании. Однако есть и другой сюжет, сюжет власти. Психолог Вильгельм Райх, ученик Зигмунда Фрейда, рассматривал в качестве двигателя всех человеческих поступков стремление к власти. Получается, с одной стороны, у Владимира Путина есть представления о благе для России, к сожалению, де-факто оказавшиеся неадекватными. С другой стороны, у него есть мощнейшее внутреннее желание удержаться у власти любым способом. Кроме того, Путин исходит из рациональных соображений, потому что, если в России человек теряет власть, его могут убить, засудить или подвергнуть анафеме. История с Хрущевым, которого относительно мирно подвинули и который смог написать мемуары в статусе пенсионера, — это еще мягкий вариант. Боюсь, Владимиру Путину это не светит.

О новом движении

- Несколько месяцев назад вы объявили о создании новой организации, которая бы объединила русских, думающих по-европейски. Вас к этому подтолкнули текущие события?

- Да, и само по себе это решение отчасти назрело, отчасти было спонтанным. Уже на протяжении двух лет на площадке одной из рижских галерей собирался евроклуб — пространство для аналитических дискуссий, где обсуждались разные явления в сфере культуры, политики, иногда экономики и мышления. Наверное, если бы не Крым, то мы бы и продолжали в таком формате обсуждать.

Но Крым случился. Затем около посольства РФ, около европейского дома и у посольств стран ЕС стали проводиться пикеты под флагами России и, начиная с какого-то момента, самопровозглашенных республик. Там люди, ранее замеченные в какой-то правозащитной деятельности, а потом активисты партий "Русский союз Латвии", "Русская заря" и других организаций выражали полную поддержку всему, что делает нынешняя российская администрация в Крыму и на востоке Украины. Они говорили от имени русской общины Латвии.

Тогда я не смог молчать. Я написал публицистический комментарий "Он это сделал" (опубликован на портале Delfi.lv 20 марта 2014-го — Д. Х.), смысл которого — Владимир Путин переступил черту и осуществил "поворот винта". После крымских событий и их интерпретации в Крымской речи мы оказались в новой эпохе. На это выступление сразу посыпались разные реакции: кто-то выражал солидарность, кто-то критиковал. Таким естественным образом возник круг людей, которые разделяли мою позицию, изложенную в этом комментарии.

Мы решили, что нужно создать организацию, которая будет стоять на такой проевропейской платформе. К сожалению, до сих пор базовые европейские ценности — плюрализм, толерантность, индивидуальная ответственность — так и остаются в категории чего-то желательного, но малодостижимого. На сегодняшний день Латвию раздирает не столько этническая рознь, сколько разделение на людей, способных принимать иное не как враждебное, а как возможность развития, и тех, кто живет в монологической картине мира, где все ясно: кто враг и кто друг. Они не склонны особо думать, развиваться, меняться и, соответственно, все непривычное воспринимают в штыки. Я бы сказал, это главная проблема Латвии, а все остальные из нее вытекают.

- Вы недавно так рассуждали о Владимире Путине, что будто бы ясно знаете: он для вас — враг.

- Он не враг. Я анализирую политику Путина, а не его самого. Я абсолютно за то, чтобы Владимир Путин, если суд по правам человека в Гааге решит, что на нем крови нет, спокойно продолжал быть во главе России, если за него честно голосует большинство россиян. Если, будучи оправданным в Гааге, он проиграет выборы, или из-за революции ему придется убегать, я за то, чтобы Путин поселился у нас в Юрмале и писал мемуары. Претензий лично к Путину нет, но есть вопросы к его политике.

Честно говоря, я все время спрашиваю себя: может быть, я чего-то не понял, и в Крыму было так надо. Но после просмотра материалов различных СМИ, российских прокремлевских и оппозиционных, украинских, европейских, латвийских русских и латышских, я вновь приходил к пониманию, что произошла страшная вещь. Россия как бы сошла с катушек. До сих пор был мерцающий, но в целом вменяемый курс. Можно сказать, проевропейский: строили газопроводы, налаживали связи с Западом, вступали в ВТО. Теперь Россия начала отгораживаться. Сразу вспоминается Чаадаев, наш мыслитель начала XIX века, который сказал, что Россия почему-то призвана являть миру примеры того, как не надо делать и в каком направлении не следует развиваться.

- Вы рассказывали, что новое движение объединит людей с европейским мышлением. А что такое неевропейское мышление?

- С моей точки зрения, мир можно представлять по-разному. Скажем, исходить из того, что центр развития, где появилось больше всего технологий и знаний, находился в Европе и потом распространился по всему миру. Или можно считать, что есть разные цивилизации, между которыми есть какие-то связи, но эти цивилизации более-менее самодостаточные. Я сторонник подхода, что современный мир во многом продукт европейской цивилизации. К примеру, даже арабский мир вполне успешно оперирует европейскими понятиями и технологиями. Европейская цивилизация вытекает из европейского мышления. В свою очередь, европейское мышление — это традиция, восходящая к Сократу, Платону и Аристотелю.

Сегодня понятие европеизации совпадает с понятием глобализации или близко ему. Создание единого пространства — это европейская идея. Ей противостоит, по логике, идея местного и уникального. Как говорят, малое прекрасно. Мне кажется, политический спектр партий будущего больше не будет делиться на правых и левых, потому что этот сюжет себя исчерпал. На одном фланге расположится партия безудержных глобалистов, а на другом — партия сторонников традиционного и неповторимого. И в ходе предвыборных дебатов они будут между собой бурно дискутировать.

- В чем заключается цель вашей организации?

- Главная цель — распространение вышеназванных европейских ценностей и мышления. Если говорить о более конкретных целях, то это информирование латвийского населения о том, что реально происходит в Европейском союзе, в безусловно позитивном контексте. Речь идет не об агитации и пропаганде, а об объективной информации. Сегодня, если случается что-то хорошее, все лавры приписывают себе национальные правительства, но если что-то не получается, то рассуждают: эта брюссельская бюрократия — такие разбойники, что просто ужас. Такое напридумывают, а нам приходится выполнять. Это дикое недоразумение, притом что проект Европейского союза абсолютно уникален и амбициозен. Про ЕС говорится очень мало позитивного, а критики, часто немотивированной, — сколько угодно. Одна из задач нашего движения — разобраться, что такое Евросоюз на самом деле. И тем самым способствовать евроинтеграции и формированию федеративной Европы.

- То есть вы считаете, что Европейский союз в идеальном случае должен прийти к федеративному государству?

- Да, лично я так считаю, но с коллегами мы это еще углубленно не обсуждали.

- А национальные государства позволят это сделать?

- Национальные государства, с моей точки зрения, чем дальше, тем больше становятся ненужными и неэффективными. С одной стороны, на первый план выходят более мелкие единицы формата самоуправлений. То есть мы двигаемся от Европы наций к Европе общин. Имеется в виду муниципальных, локальных общин. С другой стороны, все большую роль играют супранациональные единицы типа Европейского союза, соразмерные Соединенным Штатам.

- После Второй мировой войны уже предлагались проекты создания европейской федерации, но они не прошли. Почему, если это не удалось сделать, когда Европа лежала в руинах, должно получиться сейчас?

- Создать что-либо из-под палки, вменить — это не европейский путь. Европейский путь — это единство в многообразии. Нужно, чтобы этот процесс, пусть он будет долгим, проходил естественно и по желанию как элит, так и населения стран-участниц. При этом я согласен, что сейчас очень сложные времена для евроинтеграции. Однако это не отменяет базовых ценностей, и фактической альтернативы федеративному пути нет. Волна этнонациональных сантиментов, куда свалилась со своей неоимперскостью Россия, — это негативный тренд.

- Цель движения понятна, а какие у вас конкретные задачи? Может быть, если вы намерены информировать, проведение семинаров, создание собственного средства массовой информации или европейского портала?

- Семинары и дискуссии будут однозначно. Несомненно, создадим информационный сайт. Порталов существует уже очень много. Материалы, которые мы будем готовить, смогут расходиться и по имеющимся. Кроме того, мы собираемся активно комментировать все, что происходит в Латвии.

- Это будет think tank?

- С одной стороны, think tank. С другой стороны, система клубов, где обсуждаются разные вопросы и, самое главное, сохраняется фокус на мышление. Думаю: Латвия по своему масштабу — очень удобная страна, чтобы стремиться к ситуации, когда каждый латвиец является мыслителем. Это решаемая задача для системы образования. У нас каждый выпускник школы мог бы говорить на трех языках, мыслить по-европейски и не бояться иного.

- Вы неоднократно сообщали СМИ, что манифест вашей организации будет обнародован в самое ближайшее время. Например, 15 мая агентство LETA писало о том, что публикация манифеста ожидается в течение недели. Что задерживает работу над документом?

- У нас было два варианта: начать знакомить публику и проводить дискуссии или до Лиго, или в конце лета, перед началом активного политического года. Как известно, после Лиго в Латвии общественная жизнь замирает. В результате истории с кражей названия решили запускаться в конце августа — начале сентября.

О России

- В своей статье вы писали о вхождении Крыма в состав Российской Федерации: "Если до сих пор можно было запросто любить и Латвию, и Россию, лояльно, с долей критики и ворчанья, относиться к руководству ЛР и РФ, сетовать на недостаточное развитие экономических и гуманитарных связей и всячески оному способствовать, то теперь — все, приехали". И далее: "Теперь приходится мучительно выбирать". То есть вы считаете, что такое чувство, как любовь к исторической родине, может перечеркнуть политика сегодняшнего российского руководства?

- Речь идет не о любви к исторической родине, поскольку это абсолютная категория, а о контактах с нынешней администрацией страны, то есть с правящей элитой. Для русского мира это совершенно не новая ситуация. На протяжении всего большевистского периода было, по сути, две России и два русских мира. Один — большевистский мир в Советском Союзе, а другой — в эмиграции и отчасти где-то в подполье. Все эти люди, говорившие на русском языке, могли понять друг друга, но придерживались абсолютно разных систем ценностей. В этом смысле можно сказать так: путины приходят и уходят, а великая Россия остается.

- Но ваш текст был обращен к простым латвийцам, которые никак не контактируют с путинской администрацией. Вы предлагаете им сделать выбор между Латвией и Россией. При этом обозначаете этот выбор достаточно прямо.

- Нет, я им рассказываю о моем понимании происходящего, и в данном случае имеется в виду путинская Россия. Мне кажется, из текста это следует абсолютно точно. Я сейчас готовлю еще один текст, который называется "Исповедь перекинувшегося", где я все эти моменты поясню отдельно. Россия во всем многообразии культурного наследия и нынешняя российская администрация — это две большие разницы.

- Получается, если в Москве сменится власть, то вы опять сможете полюбить Россию?

- Не так. Более того, я вижу как один из возможных вариантов создание необходимых условий в Латвии, чтобы люди с европейским мышлением, которым неприемлема удушливая обстановка, складывающаяся в путинской России, ехали сюда, жили здесь, работали и вернулись бы в Россию, когда там сменится режим. В этом тоже нет ничего нового. В 20-е годы в Чехии проходила акция, в рамках которой русские мигранты могли на деньги чешского правительства получить образование и овладеть профессией. Мыслилось, что это будет правительство новой России, свободной от большевиков. Тогда не получилось, но сейчас может получиться. Еще непонятно, где, скажем так, истинная Россия.

- Вы также неоднократно комментировали внутреннюю российскую политику. Например: "Массовое оболванивание собственного населения при помощи центральных каналов еще не раз пагубно откликнется в России". Вы говорите это очень уверенно — должно быть, много общаетесь с россиянами. Как часто вы бываете в России?

- Нет. Вы знаете, я телевизор вообще стараюсь не смотреть, но тут я на какой-то период стал активным зрителем программ Дмитрия Киселева и Владимира Соловьева, чтобы понять, что происходит с людьми вокруг меня. В определенный момент не в России, а здесь, в Латвии, часть знакомых мне людей вдруг начала говорить на каком-то странном языке, обсуждая события в Крыму. Я пытался задавать вопросы, а мне отвечали блоками информации, иногда сопровождая своими комментариями. Я очень удивился и понял, что, скорее всего, тут без телевизора не обошлось.

Включив упомянутые передачи, я услышал те же самые блоки. Наверное, очень талантливо работают ребята, пользуются нейролингвистическим программированием и инсталлируют эти блоки. Некоторые люди способны относиться к этому относительно критически — они небезнадежны. Но другие... Я боюсь, что, если ничего не изменится, дело может дойти до крайних последствий. Речь идет о Латвии, о стране Европейского союза.

- Вы все равно часто рассуждаете о ситуации внутри России, но при этом не бываете там?

- Я сейчас сознательно в России не бываю и не хочу это делать, пока там такая администрация. Я общаюсь с россиянами в Facebook, читаю разные сайты. Да, я пришел к таким выводам. Считаю, что у меня достаточно источников информации для того, чтобы так говорить.

- Источники информации, которые мы смотрим, всегда будут соответствовать нашим взглядам. Человек читает то, что ему хочется читать.

- Есть сайты, про которые я знаю, что там мои единомышленники. Но я сознательно хожу и по тем сайтам, с которыми я абсолютно не согласен, чтобы понять их логику. Мне, кстати, очень нравится Александр Дугин, так как он внятно и на хорошем философском языке излагает эту позицию, которую я не разделяю, но с которой готов полемизировать. Чтобы полемизировать, я должен ее понять, прочувствовать и отчасти принять. Вообще-то я всегда задаю себе вопросы. Это сейчас, во время интервью, я должен отвечать с максимальной ясностью и жесткостью, но за кадром буду спрашивать себя практически обо всем, что я здесь сказал.

О будущем

- Интервью с вами часто достаточно публикуются в латвийских газетах. Считаете ли вы себя сами влиятельным человеком?

- Я считаю, что с этой инициативой мы попали. Она оказалась своевременной, так как стране очень вредили представления, что местные русские — это почти россияне, а латыши — какие-то другие. Если благодаря Путину мы сумеем ощутить себя латвийцами, тогда можно будет сказать, что наша инициатива оказалась не только интересной, но влиятельной.

- Собираетесь ли вы преобразовать это, как вы говорите, "попадание в цель" в политический капитал? Сами вступить в партию, или всем движением присоединиться к существующей партии, или основать свою?

- На этот счет у меня довольно давно идет дискуссия с Борисом Цилевичем. Он полагает, что в политике действуют только партии, а все остальное — ерунда. По-моему, негосударственные организации (НГО) и гражданское общество — это неотъемлемая часть политики. НГО следят за партиями и имеют большое значение. На сегодняшний день для себя я вижу общественно-политическую, а не партийно-политическую роль. Партий хватает, партийный пейзаж, к сожалению, сер и неинтересен. Именно поэтому сейчас нужно в первую очередь способствовать тому, чтобы политика Латвии стала инновационной и чтобы наконец произошла перезагрузка на базе политической нации латвийцев. Это одна из первых европейских задач в нашей стране.