Аналитика, Образование и наука, Прямая речь, Экономическая история

Есть еще одно направление экономической мысли - институционально-социологическое которое рассматривает экономику как систему, где отношения между хозяйствующими субъектами складываются под влиянием экономических и внеэкономических факторов, среди которых исключительную роль играют технико-экономические факторы.

Понятие «институт» трактуется очень широко: и как государство, корпорация, профсоюзы, и как конкуренция, монополия, налоги, и как устойчивый образ мышления, и как юридические нормы. Представителей институционального направления объединяет характерный для них методологический принцип: расширительная трактовка предмета экономической теории, так называемый междисциплинарный подход. Общей является и практическая рекомендация: требование «социального контроля» над рыночной экономикой и главное все это изучается без каких-либо парниковых условий, как это принято у классиков и неоклассиков.

Эта теория на протяжении многих лет была доминирующей в политической практике Латвии, так как все правящие партии твердо настаивали — создадим соответствующие институты; вступим в различные организации и клубы; выполним все домашние задания; будем соблюдать все законы этих клубов -- и процветание придёт само собой. Задача государства не состоит в том, чтобы что-то обеспечить, развивать, а только создать благоприятную среду, в которой рынок и свободные люди все сами обеспечат и разовьют.

Сильная сторона этой теории в том, что во всех развитых странах мира эти институты действительно успешно работают. В частности, перспективным считается новое ответвление экономической науки – неоинституциональная политэкономия. Предмет исследования в рамках данного направления – демократическое государство и его институты, то есть какая именно структура властной машины более всего соответствует свободному «рынку». Сегодня общепризнанным является тот факт, что успех рыночной экономики в значительной степени зависит от государства и создаваемых им рамочных «условий». Решение этой задачи обеспечивается уже на стадии формирования институтов государства.

Основоположником институционализма принято считать американского экономиста Т.Веблена (Veblen Th.) (1857 - 1929). Автор работы «Теория праздного класса» (1899), Веблен стал первым исследователем, который рассмотрел такое общественно-экономическое явление, как совокупность сложившихся в стране норм, привычек и мотивов поведения людей. Уже само название работы, а также выбранный объект исследования указывает на идею необходимости перемен в институциональной форме жизнедеятельности общества.

Смена периодов активизации интереса к институционализму, череда различных подходов к пониманию термина «институт» привели к тому, что появилось основание говорить о наличии двух основных ветвей институционализма: традиционного (или старого) и нового (или неоинституционализма).

Отметим некоторые детали традиционного варианта. Данное течение экономической мысли выдвигает на первый план (в отличие от классического направления) не процессы производства и обращения, а систему экономической организации и управления, социальные, исторические аспекты. По мнению представителей данной школы, экономика являет собой игровое поле. Итоговый эффект «игры» определяется существующими на этом поле параметрами, или «институтами». Корректируя их, можно воздействовать на поведение «игроков» (которые самостоятельно принимают экономические решения). Степень совершенства разработанных обществом правил игры обусловливает уровень процветания индивида, фирмы и общества.

Неоинституциональная теория преодолела недостаток «старой школы» и раскрыла важнейшую экономическую и социальную функцию институтов – их способность к снижению неопределенности и трансакционных издержек. Нобелевский лауреат Рональд Коуз (Coase R.) ввел в экономическую теорию новый вид издержек – «издержки по сделкам», или трансакционные (transaction cost). Вот как он сам их определил: именно желание избежать издержек на осуществление сделок (transactions) через рынок и может объяснить существование фирмы. Внутри фирмы трансакции являются результатом административных решений. Иными словами, теперь главной целью существования фирмы оказывается не производство или максимизация прибыли, а минимизация трансакционных издержек, т.е. издержек на заключение сделки. Таким образом, своей теоремой Коуз выявил механизм образования рынков: рынок заработает, как только будут разграничены права собственности и появится возможность для заключения сделок по обмену по взаимоприемлемым ценам.

Теоремы Коуза можно ярко проиллюстрировать, например, сменой курса экономического развития Франции после победы на выборах Франсуа Олланда, сменившего Николя Саркози.

Предвыборная программа Николя Саркози ставила во главу угла стимулирование производства по двум направлениям: предоставление больше возможностей развёртывания производства для малого и среднего бизнеса и посредством оживления внутреннего спроса, в особенности спроса населения. Имелось в виду освобождение предпринимателей от сложных и недешёвых административных процедур при увольнениях рабочих и служащих в случае падения конъюнктуры, тем самым создавая для них стимул безопасно расширять численность персонала в периоды подъёма.

Лидер французских социалистов Франсуа Олланд обещал создать для молодежи 150 тысяч «рабочих мест будущего», финансируемых на 75% государством. С обеспеченных французов и крупных предприятий Олланд намерен был получить дополнительно 15 млрд. евро в год за счет резкого повышения подоходных налогов. 

Cоциальная политика Олланда укладывается в традиционные каноны социалистических теорий перераспределения богатства, и если Саркози предлагал рецепты сокращения издержек предпринимателей в период экономических трудностей, Олланд наоборот увеличив налоги на крупные корпорации создал для них дополнительные издержки, снижающие их конкурентоспособность на рынке.  Несмотря на успешное преодоление экономического кризиса 2008 года при Николя Саркози, динамика роста ВВП при Олланде осталась низкой, в отличие от динамики роста безработицы и дефицита бюджета.

Новый президент Эммануэль Макрон в стремлении удовлетворить и правых, и левых рискует продолжить политику своего предшественникам Франсуа Олланда.  Макрон взялся сокращать государственные расходы и налоговую нагрузку для бизнеса, одновременно запустив десятки миллиардов в антикризисные программы. Такие взаимоисключающие меры спровоцировали забастовки, на улицы Парижа вышли толпы госслужащих, забастовали железнодорожники, летчики, затягиваются переговоры с профсоюзами.

В основе политики всех последних президентов Франции и их партий в принципе лежит вопрос или ублажения через налоговую систему крупнейших корпораций, или удовлетворение требований монопольных продавцов рабочей силы – профсоюзов. Борьба за сокращение трансакционных издержек в принципе и определяет сегодня экономику страны: издержки остаются высокими и экономика Франции почти не растет, но растет государственный долг, подбирающийся к 100% от ВВП.  

У макроэкономистов вызывает интерес шведская модель развития, которая исходит из положения, что децентрализованная рыночная система производства эффективна, государство не вмешивается в производственную деятельность предприятия, а активная политика на рынке труда должна свести к минимуму социальные издержки рыночной экономики. Смысл состоит в максимальном росте производства частного сектора и как можно большем перераспределении государством части прибыли через налоговую систему и государственный сектор для повышения жизненного уровня населения, но без воздействия на основы производства. При этом упор делается на инфраструктурные элементы и коллективные денежные фонды. Однако создав перераспределительные механизмы доходов корпораций в виде налогов и коллективных договоров с профсоюзами, шведские государство ужесточило правила игры на рынке, что, в конечном счете, сделало неконкурентоспособными на глобальном рынке собственные корпорации. Остановился национальный авиа и автопроизводитель SAAB, теряет национальный статус VOLVO, неспособность угнаться за конкурентами демонстрирует высокотехнологичная Ericsson. 

Средняя по ЕС налоговая нагрузка на доходы бизнеса чуть более 40%, в Швеции почти 50%, во Франции далеко за 60%, а значит конкурентоспособность этих стран осложняется трансакционной составляющей, например, в Швейцарии и Великобритании налоговая нагрузка на бизнес в районе 30%.

Что касается классических теорий, то они просто не в состоянии учесть все «трения» без присущих им оговорок и исключений. Согласно неоклассическим представлениям, основной закон экономики заключался в том, что ресурсы ограничены, спрос и предложение исходят из недостатка. В мире информационных технологий все в избытке, спрос и предложение теряют смысл. Лишь законы об интеллектуальной собственности и кодирование контента еще как-то ограничивают обмен информацией. Если пользоваться привычным экономическим аппаратом, то при переходе к информационной экономике рыночный механизм определения цен со временем сведет предельные издержки для некоторых товаров к нулю и устранит тем самым прибыль. Появление бесплатного программного обеспечения, движение за открытый код дало толчок развитию свободного доступа к информации. Интересно, что неоинституциональный теоретический аппарат может помочь объяснить процесс ослабления рыночных сил диалектикой влияния трансакционных издержек, складывающихся в условиях информационной революции.

Своего равновесного положения экономика, основанная на информационных технологиях, достигает тогда, когда доминируют монополии, а люди имеют неравный доступ к информации, которая им нужна для принятия рациональных решений о покупках. Короче говоря, информационные технологии разрушают нормальный ценовой механизм, тогда как конкуренция снижает цены до уровня издержек производства. В условиях информационного капитализма монополия – это не просто хитрая тактика для максимизации прибыли. Эта индустрия иначе развиваться не может, поэтому в каждом секторе минимальное количество игроков.

Основным брендам в сфере информационных технологий нужно полное господство: Google старается стать единственным поисковиком; Facebook навязывает вам только себя для создания собственного образа в интернете, Twitter навязчиво предлагает себя для публикаций ваших мыслей, iTunes – позиционирует себя единственным музыкальным интернет–магазином.

Известный финансист и филантроп Джордж Сорос, выступая на всемирном форуме в Давосе, жестко указал на грань между ростом состояния компаний в сфере технологий и ростом неравенства, утверждая, что прибыль Facebook и Google в значительной степени зависит от того, как они избегают ответственности и не платят за контент на своих платформах. Сорос предупредил, что жесткое регулирование не за горами. «Владельцы платформенных гигантов считают себя хозяевами вселенной, но на самом деле они являются рабами для сохранения своего доминирующего положения, -- заявил он.  -- Это только вопрос времени, когда глобальное доминирование американских монополий в сфере информационных технологий будет нарушено. Давос -- хорошее место, чтобы объявить, что их дни сочтены. Регулирование и налогообложение будут их уничтожением, а комиссар ЕС по конкуренции Вестергер станет их заклятым врагом!» (Soros G. 2018).

Раньше основной закон экономики заключался в том, что ресурсы ограничены, спрос и предложение исходят из недостатка. В мире информационных технологий, где все в избытке, спрос и предложение теряют смысл. Лишь законы об интеллектуальной собственности и кодирование контента еще как-то ограничивают обмен информацией. Но массы программистов взламывают серверы, копируют контент без особой боязни законов, размножают и перепродают информацию, чаще без всяких налоговых отчислений.

По Марксу цена любой вещи в экономике отражает объем труда, необходимого для его изготовления. Повышение производительности обеспечивается новыми процессами, машинами и реорганизацией – каждый из этих факторов имеет свою стоимость, которая выражается в объеме труда, необходимого для производства товаров и услуг, что естественно отражается в их стоимости. В практике капитализма рост производительности труда за счет инноваций ведет к снижению содержания труда в экономике, а значит и к снижению основного источника прибыли, поэтому капитализм стимулирует создание новых потребностей, новые рынки и новые отрасли, в которых первоначальные трудовые издержки высоки и увеличение зарплат стимулирует потребление. Однако в информационных технологиях возможно появление машин, которые ничего не стоят.      

Ведущие менеджеры Google объясняют этот феномен тем, что развиваемый продукт стал более гибким и быстрым процессом, где лучшие продукты стоят не на плечах гигантов, а на плечах итераций. Здесь под гигантами они видят опыт предыдущих поколений, а процесс итерации заключает в себя выполнение работ с непрерывным анализом полученных результатов и корректировкой предыдущих этапов работ. Как они утверждают, можно создать цифровые прототипы любого промышленного товара, распечатать их на 3D-принтере, затем перетестировать в рыночных условиях через интернет, скорректировать их дизайн, исходя из полученных данных, и даже увеличить производственный потенциал выпуска, привлекая инвесторов через интернет. Если товар не пошел, по их мнению, лучше выбросить его и начать все сначала, что дешевле и полезнее для опыта.

Инструмент общественного контроля

Эффективная банковская система — одно из важнейших условий экономического развития любой страны. За минувшие годы в Латвии сформировалась и развивалась современная двухуровневая банковская система. Постепенно складывается конкурентная кредитно-финансовая инфраструктура, основным элементом которой являются коммерческие банки. Некоторые из них получали высокие международные рейтинги. Ассоциация латвийских банков превратилась в национальное банковское объединение.

Однако двухуровневая система регулирования банков не смогла предупредить кризисные явления в банковской сфере 2008 года.

Последнюю волну борьбы за чистоту банковского бизнеса связывают со вступлением Латвии в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) в октябре 2015 года. Эта структура раскритиковала систему банковского надзора в стране. Примерно тогда же с довольно жестким предупреждением в адрес латвийского банковского сектора выступили и США. После этого, в 2016 году, власти начали штрафовать банки страны за недостаточную борьбу с отмыванием незаконно добытых средств. Наступил черед латвийского банкинга ощутить на себе в полной мере процесс деофшоризации, который уже давно развернулся за пределами страны. Как известно, банки являются одним из главных звеньев в борьбе с оттоком капитала, финансированием терроризма и отмыванием денег. Именно поэтому, чтобы достичь главных целей деофшоризации основной упор делается на банковскую систему.

Финансовый регулятор Латвии (Комиссия рынка финансов и капитала — FKTK) принял решение улучшить нормативную среду надзора участников и обеспечить возможность для FKTK осуществлять масштабные проверки в сокращенные сроки и в специфическом объеме.  FKTK получил право принимать решения, касательно обязанностей проводить проверку деятельности участников финансового сектора страны, привлекая для этого третью сторону, так же был увеличен размер максимально возможного штрафа с 142 300 EUR до 5 млн. EUR.

Однако стабилизировать банковскую систему до конца латвийские государственные институты так и не смогли. Увеличение тарифов латвийских банков явилось результатом ужесточения требований не только местного регулятора, но и ОЭСР, а также американского регулятора, который требует не только отлаженной отчетности в рамках FATCA, но и максимального сотрудничества с целью выявления мошенничества, отмывания незаконных денежных средств и пособничества в финансировании терроризма. Однако несмотря на многочисленные штрафы, предупреждения, проверки латвийских банков американскими аудиторами, большая часть банков так и не смогла сменить стратегию и модель работы.  Надо признать, что через банки проходят любые существующие варианты зарабатывания денег: и законное предпринимательство, и «серые» схемы. Обслуживая субъектов как национальной, так и зарубежной экономики, и участвуя в их бизнесе, банки, подобно губке, «впитывают» создаваемые ими незаконные схемы обогащения. При этом самые рискованные и нежизнеспособные варианты получения ренты банкирами отбрасываются, остальные «берутся на вооружение». В конечном счете за дело взялся зарубежный регулятор и благодаря докладу подразделения по борьбе с финансовыми преступлениями Министерства финансов США ("FinCEN"),  от долларовых платежей был отключен третий по размеру активов банк страны ABLV, латвийскому регулятору пришлось признать свою несостоятельность и принудить банк к самоликвидации.

Сегодня банковскому сектору вменено ограничить экспорт финансовых услуг с 40% до 5% и 10 банкам срочно перестроить модель бизнеса. Однако риск подозрительных денег в латвийской банковской системе часто преувеличивается. Согласно оценкам респектабельного Базельского Института управления (Basel AML Index 2017), Латвия уже в прошлом году входила в десятку самых чистых стран ЕС по управлению рисками нелегальных средств (14-е место среди 146 стран). Характерно, что в опубликованном в январе Financial Secrecy Index, по версии Tax Justice Network, США занимают 2-е место после Швейцарии в качестве крупнейшего в мире налогового рая.

Скорее всего, это игра по международным правилам, которая выявляет не только тех, кто не платит налоги, а также тех, кто отказывается хранить активы в стране своего проживания. К сожалению, Латвия не является столь сильной банковской державой как Швейцария, Австрия, Люксембург и другие европейские соседи, однако даже соседи уже далеко отклонились от дороги, нацеленной на защиту инвесторов, и усиленно борются за сохранение того, что было их преимуществом – респектабельность и должный уровень конфиденциальности.

Все это подтверждает тот факт, что от государственных институтов во многом зависит не только стабильность системы, но и выбранная стратегия и своевременное изменение правил игры, которое стимулирует рынок к саморегулированию на основе изменившейся конъюнктуры, чего как раз и не смогли достичь латвийские «институты», поздно спохватившись за изменения правил, используя во всем арсенале управления лишь узкие запретительные меры.

Интересно, что концепция неоинституционализма солидаризируется с основными положениями разработчиков современных криптовалют. Например Виталик Бутерин, создавший Ethereum, считает, что его проект обеспечивает радикальную открытость и радикальную неприкосновенность частной жизни в сети. Бутерин смотрит на это, как на некий «гегельянский синтез», на диалектику между этими двумя вещами, которая приводит к «самопроизвольной транспарентности». А ведь эта концепция может быть поддержана реальными институциональными исследованиями, в основе которых лежат идеи Р.Коуза о праве собственности, трансакционных издержках и формировании «экономического человека». По мысли разработчиков криптовалют в системе блокчейна люди могут регистрировать свои авторские права, организовывать митинги и обмениваться сообщениями частным образом и анонимно, сохраняя права на свою интеллектуальную собственность. Система должна заинтересовывать все институты отчитываться перед гражданами, а не перед крупным бизнесом и мудро распределять налоговые поступления. Государственная машина должна сокращать издержки, стать дешевле благодаря новой технологии. Технологии блокчейна, по мысли разработчиков, могут стать основой прогнозирования поведения рынков, оценивать влияние институтов, что позволит правительствам представлять реальную ситуацию и принимать взвешенные управленческие решения.

Вместе с Австралией и Великобританией, Эстонская Республика занимает второе место в мире по индексу социального прогресса в отношении личных и политических прав.  В Эстонии выстроили свою стратегию электронного правительства вокруг таких ключевых понятий, как децентрализация, взаимосвязанность, открытость и кибербезопасность. В стране была поставлена цель создать инфраструктуру будущего, которая могла бы легко подстраиваться под все новое.

Ключевым элементом эстонской кибербезопасности является технология KSI (keyless signature infrastructure) или структура ключевого доступа, которая проверяет любое действие математически с помощью блокчейна, не используя при этом системных администраторов, криптографические ключи или сотрудников правительства. Это гарантирует полную транспарентность и подотчетность; все участники могут видеть у кого есть доступ к информации и как ее кто-то мог использовать. В данном случае государство гарантирует неприкосновенность данных и исполнение всех нормативных требований, а индивидуумы могут контролировать сохранность своих собственных данных, не привлекая к этому третью сторону. Такая система снижает затраты: нет ключей, которые нужно было бы защищать, и нет документов, которые нужно было бы периодически обновлять и заново подписывать. То есть трансакционные издержки по Кроузу в системе KSI могут быть сведены к минимуму.

Сегодня в блокчейне люди могут регистрировать свои авторские права, организовывать митинги и обмениваться сообщениями частным образом анонимно. Никакого произвольного отчуждения собственности – будь то недвижимость или интеллектуальная собственность, например, патенты или авторские права, при этом никакого произвольного вмешательства в частную жизнь, семейные дела и жилище, никаких покушений на чью-то честь или репутации.

Благодаря интернету граждане стали нести больше ответственности за избранную власть, у них появилась возможность влиять на власть на многочисленных форумах и сайтах. Блокчейн позволяет гражданам пойти дальше: они могут выступать за или против реальных действий правительства в общественной базе данных, и это уже никак не изменить и тем более не подкупить. В этом случае все голоса населения становятся реальной ценностью. Система будет мотивировать все властные структуры отчитываться перед гражданами, а не перед крупным бизнесом и олигархическими группами, мудро, под контролем общества распределять налоги с учетом голосов граждан. Государственная машина должна показывать высокие результаты, стать поворотливее и дешевле благодаря технологии, сокращающей трансакционные издержки. Становится очевидным тот факт, что технология блокчейн интересна не только корпорациям и финансистам, нацеленным на прибыль, но и для общественных институтов, которых волнует благосостояние всех граждан. 

Например, тот же Банк Латвии, который  в стране никому не подотчетен и где практически несколько человек, причем с не до конца ясной квалификацией и сомнительным опытом, решают судьбу монетарной политики, определяющей жизнь целой страны, мог бы находится под контролем общественности, постоянно голосовавшей в блокчейне по поводу его реальных шагов и их результативности. Может, это позволило бы Латвии сохранить экспортный потенциал, задушенный переоцененной национальной валютой латом и формировать сегодня собственный бюджет за счет национального бизнеса, а не фондов Евросоюза. У Латвии отрицательный торговый баланс и отрицательный текущий счет, а основной бюджет последние годы формируется до 25% за счет фондов ЕС.

Тот же вопрос и относительно действий Комиссии по рынку капиталов и финансов. Подавляющая часть граждан страны является клиентами банков и страховых компаний. Голосование граждан по вопросам обслуживания, контроля за финансовыми сделками, величины банковских комиссий, транспарентности банков, квалификации сотрудников и даже эффективности банков, так же могла бы стать реальным полем влияния гражданского общества на эту закрытую и непрозрачную деятельность административной структуры.

В этом случае как раз можно и нужно ставить вопрос о выполнении партиями своих предвыборных обещаний и главное - реальном контроле за экономическими программами, которые часто не подкреплены ресурсами и механизмами их выполнения, превращая выборные программы в популистские малозначимые документы. Поэтому после победы на выборах партии забывают об обещаниях и часто осуществляют управление страной ради корпоративных, а не общественных интересов, то есть решают вопросы спонсоров. Используя системы блокчейн можно исправить и эту проблему, чтобы, убедить избирателя объяснить населению сущность и реальность этих программ. Теория общественного выбора, рассматриваемая современным институционализмом, определяется нахождением обществом определенного варианта решений. При этом, как проблема, ставится вопрос о рациональности общественного выбора в пользу государственного вмешательства в экономику.

Так в работах американского экономиста, лауреата Нобелевской премии Дж.Бьюкенена (Bjukenen J.). разрабатывается, например, положение о том, что, создавая путем участия в системе политических выборов органы законодательной власти, население формирует не только совокупность функционирующих институтов государства. Одновременно своим решением избиратели создают и систему бюрократии. Бьюкенен исходит из того, что любая государственная структура неизменно обзаводится и кругом собственных интересов, которые далеко не всегда совпадают с интересами общества. Институт бюрократии (как обобщенное понятие внутренних интересов государственного аппарата) обслуживает, в первую очередь, по словам Бьюкенена, интересы различных эшелонов законодательной и исполнительной власти.

Главный итог аналитического подхода Бьюкенена состоит, пожалуй, в следующем. Делая выбор в пользу тех или иных политиков (а через них – и представителей исполнительной власти), население должно понимать тот разрыв, который существует между интересами различных слоев населения и индивидуальными интересами любой политической (государственной) личности. Обществу следует также уметь видеть истину: для получения поддержки со стороны избирателей политический деятель стремится обеспечить те суммы расходов из государственного бюджета, которые помогут его имиджу. Поскольку это делают практически все политики, то опасность финансовых перерасходов – налицо. Осуществляя через парламент давление на министерство финансов (путем требования соответствующих расходов), политик неизбежно подстегивает инфляцию в экономике страны. Логическим последствием этого становится необходимость ужесточения государством мер регулирования и контроля над экономикой. Конечный итог, таким образом, выражается в дальнейшем росте бюрократических методов управления.  

По существу, концепция общественного выбора ставит под сомнение изначальную целесообразность активной роли государства в экономике. Оценивая этот подход, можно действительно отметить факт: достижения, успехи экономической политики всегда имеют определенную цену.

Государство нейтрализует проблемы рынка, но порой может внести немалые изъяны. Вопрос сокращения количества нерезидентов в латвийских банках до не ясных и никем необоснованных 5% в ущерб экономическому развитию страны как раз из этой серии.

Обуздание глобализации

Актуальный вопрос в этой связи стоит в области понимания такой проблемы, как процессы обобществления и глобализации.  Существует реальная путаница в понимании природы глобализации и глобальности.

Глобализация – процесс, при котором суверенитет государства вплетается в паутину транснациональных субъектов и ориентирована на обеспечение интересов последних.

Глобальность – это определенная доктрина, в которой осмысливается новое качество мира, в то время как глобализация – это процесс транснационализации современного мирового хозяйства. Таким образом, глобализацию можно представить и как процесс, и как новую политэкономическую идеологию, и как этап развития человеческой цивилизации, и как стадию исторической динамики, и как современный этап интернационализации экономики.

Глобализация – это процесс создания и расширения рынков товаров и услуг, регулируемых МВФ, МБ, ВТО, ЕЦБ, ФРС с целью обеспечения сверхприбыли ТНК (транснациональных корпораций) в мире ограниченных ресурсов и уменьшающих роль государства в регулировании национальных рынков. Что мы прекрасно сегодня наблюдаем на примере конкретного регулирования латвийской национальной финансовой системы внешним регулятором, а в глобальном масштабе настойчивыми попытками заключить транснациональные договора между ЕС и США, где регулятивные функции, зависимые от ТНК, предполагается учредить над национальными.

Так Лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц (Stiglitz J.) видит одной из целей глобализации ослабление переговорной силы трудящихся. Корпорации хотят получить доступ к более дешевому труду любым путем. «Почему, например, развитые страны отказались от одного из своих самых важных преимуществ — принципа верховенства закона? - Задается вопросом Стиглиц и сам же отвечает. - В большинство новых торговых соглашений включаются положения, которые предоставляют иностранным инвесторами больше прав, чем имеют инвесторы в США. Например, они получают компенсацию, если власти принимают нормы регулирования, снижающие их размер прибылей, при этом не важно, насколько необходимым является это регулирование, и насколько велик ущерб, который наносят данные корпорации без такого регулирования». Легко себе представить, что произойдет, если какое-либо государство, связанное такими договорами, попытается улучшить социальные условия своих трудящихся и какие ему придется выплачивать компенсации корпорациям.

Если говорить о процессе обобществления, то надо начать с того, что, основное противоречие капиталистического способа производства — «противоречие между общественным производством и капиталистическим присвоением». Производство становится все более крупным, концентрированным, общественным, а собственность и присвоение результатов хозяйственной деятельности остаются частными.

По мысли классиков марксизма, акционерные общества, образование которых обеспечило колоссальное расширение масштабов производства и возникновение предприятий, которые были невозможны для отдельного капитала и, в конце концов, придало акционерному капиталу непосредственно форму общественного капитала в противоположность частному капиталу. Это в свою очередь превратило функционирующего капиталиста в управляющего, распоряжающегося чужими капиталами, и собственников капитала — в чистых собственников, чистых денежных капиталистов.

Но если рассматривать эту проблему с точки зрения современного неоинституционализма, проблема стоит шире! В экономике информационных технологий права собственности часто размыты из-за доступности контента в мировых сетях. Здесь, в частности, кроется одна из причин «разделения полномочий» между собственником и управляющим в современных корпорациях. Акционеры крупных фирм сами практически никогда не участвуют в оперативном управлении, делегируя эту функцию профессиональным менеджерам. С точки зрения качества управления, это рационально, поскольку круг субъектов, наделенных значительным капиталом и одновременно менеджерским талантом, весьма ограничен. Экономике требуется гораздо больше управленцев, способных принимать решения.

Тем самым при помощи института частной собственности редкие ресурсы автоматически перетекают в руки тех субъектов, которые могут извлечь из них максимум выгоды. Таким образом общество решает проблему асимметричного распределения информации: всей полнотой необходимых данных обладает только рынок в целом и не обладает никто в отдельности. В этом заключается безусловное и неоспоримое преимущество рыночной экономики над другими известными экономическими системами. Однако и эта система не безупречна.

Как заметил Р. Коуз, идеальное состояние, при котором, все ресурсы попадают в руки эффективных собственников, достигается лишь при условии нулевых трансакционных издержек. Даже незначительное «трение» способно замедлить процесс рационального перераспределения собственности.  Часто редкие ресурсы могут надолго оставаться в руках расточительных субъектов. Результатом является изменение структуры производства и уменьшение объема производимых благ. Основываясь на данных положениях, представители неоинституциональной «теории прав собственности» сформулировали принципы, которым должна соответствовать эффективная система прав собственности.

Согласно первому критерию, все ресурсы должны иметь конкретного владельца, за исключением тех, которые имеются в избытке (т.е. в количестве, достаточном для удовлетворения нужд любого субъекта без ограничения для всех остальных). Второй критерий заключается в эксклюзивности прав собственности. Это означает, что права собственности должны быть четко определены («специфицированы») и закреплены за своими владельцами, что способствует установлению тесной связи между действиями экономических агентов и их благосостоянием. Обратное явление – «ослабление» прав собственности – имеет место тогда, когда они неточно установлены и плохо защищены либо подпадают под разного рода ограничения. Третий критерий требует свободного обращения прав собственности в экономике.  

Тем не менее, все мы знаем, что ни один механизм регулирования не является совершенным. Методы, с помощью которых государство «отлавливает» нарушителей законодательства, обладают определенными брешами. Отсюда следует, что на практическом уровне любое право собственности проблематично – в реальной экономике оно не может быть с исчерпывающей полнотой определено и с абсолютной надежностью защищено. 

Сложилось главное противоречие современного общества – это нарастающие возможности социального бесплатного производства товаров и системой корпораций, банков и правительств, пытающихся удержать власть и информацию. По мысли английского экономиста Колина Крауча (Crouch C.) мощные корпорации, относительно слабые правительства и пассивные граждане – соответствуют нарождающейся матрице властных отношений в неолиберальных обществах. «Матрица» способствует опасному переплетению политической и экономической власти, что ведет к углубляющемуся неравенству с точки зрения распределения власти и благосостояния. Крауч, анализируя деятельность «тройки» МВФ, ЕЦБ, ВБ, обратил внимание на то, что при составлении рейтингов наивысшие оценки эти организации выставляют странам, в которых нет профсоюзов, не установлен размер минимальной заработной платы, отсутствует защита от несправедливых увольнений. А в период оказания помощи Греции в 2012 году, «тройка» главное внимание сосредоточила на возможностях приватизации самых «лакомых» частей греческой экономики - транспорта и энергетики, не проявив ни малейшего интереса к модернизации экономики страны.

По нашему мнению, предотвращение власти нарождающейся «матрицы», которую формируют наднациональные структуры в интересах транснациональных монополий, возможно только в случае перерастания процесса глобализации в процесс обобществления. Известный английский философ Терри Иглтон (Eagleton T.) утверждает, что капитализм не способен создать будущее, которое не являлось бы воспроизведением настоящего! «Только продемонстрировав способность вырваться за свои собственные границы и начать совершенно новое, система могла бы покончить со своим нынешним состоянием», - считает Иглтон.

Глобальное обобществление умственного труда человечества началось с первых шагов интернета - технологии, которая предоставляет возможность каждому воспользоваться обобществленными средствами производства. Коренной проблемой пока остается языковый барьер. В 2015 году более половины (55%) всех сайтов были написаны на английском языке. На долю следующего по популярности языка интернета, русского, приходилось лишь 6%. Почти четверть всех пользователей интернета говорит на мандаринском диалекте китайского языка. В том же году по различным оценкам количество добровольных переводчиков в мире составляло от 2 до 4 миллионов человек. Чтобы помочь преодолеть языковый барьер появляются умные платформы типа Duolingo, запущенной в июне 2012 года. Если в первый год там зарегистрировалось 300 тысяч человек, то через три года было уже 25 миллионов, изучающих 13 языков. Если эти пользователи от начальных ступеней владения языков перейдут к высшим уровням, они смогут разрушить непреодолимые языковые барьеры интернета.

Еще один масштабный рубеж – анализ научных данных. Огромный массив данных, ожидающих обработки, растет не по дням, а по часам.  На помощь приходит «гражданская наука». Миллионы добровольцев регистрируются и работают на таких общественных платформах, как Zooniverse, Planet Four, Chimp & See, OldWeather. Так, платформа Ancient Lives объединяет фанатов археологии, Higgs Hunters приглашает всех желающих к обработке данных, полученных на Большом адронном коллайдере. Как отмечают исследователи, гражданская наука значительно повышает эффективность самых разных отраслей традиционной науки и уже дала ответ на некоторые вопросы, на решение которых ученые даже и не надеялись. В процессе углубляющегося обобществления средств производства, каковым является и наука, расширяющиеся социальные сети оказывают ослабляющее воздействие на частные права собственности, делая их все более общественными.

Если технологии блокчейн позволят реально подключить к системе контроля и управления государством процессами подавляющее число активных пользователей, есть возможность обуздать аппетиты глобальных игроков, урезонить сформированную ими матрицу, создав на ее месте общественный механизм управления обществом, и это будет главным общественным выбором мирового масштаба. Джозеф Стиглиц видит этот механизм в системе социальной защиты трудящихся по примеру Скандинавских стран. По его мнению, американский капитализм в последние годы отличается необузданной алчностью, но пример небольших Скандинавских стран показывает, что рыночная экономика может принимать такие формы, которые позволяют смягчать издержки капитализма и глобализации, они обеспечивают более устойчивый рост экономики и более высокие стандарты жизни для большинства граждан. Но эти дорогостоящие социальные лифты часто делают национальную экономику неконкурентоспособной, чего Стиглиц пытается не замечать.

Понятно, что невозможно получить строй, при котором все были бы равны. Даже Маркс считал равенство буржуазной ценностью, которое нереально среди людей с разными способностями и служит в основном для отвлечения внимания избирателей и граждан от реального неравенства в складывающейся «матрице».

Но вот создать условия, когда социально активные граждане могут постоянно голосовать за правительственные реформы, будут отслеживать и контролировать программы властных партий реально. И все это будет в системе блокчейн, где практически нереально подтасовать результаты голосования, и главное, если эти процессы закрепить законодательно, партийные боссы и бюрократия будет постоянно чувствовать себя как на «жаренной сковородке». И образно говоря им придется «мышей ловить», чтобы не потерять власть.