Латвия, Образование и наука, Прямая речь

Мы говорим о вине в двух основных значениях. 

Первое относится к инкриминированию ответственности конкретному человеку, группе или институции за неблаговидные деяния или за преступную пассивность. Зона такого обвинения простирается от мокрых штанов маленького ребенка и невыполненного домашнего задания школьника до преступных деяний взрослых, как индивидуальных, так и групповых. В этом случае всегда есть обвинители и обвиняемые, что может происходить как в правовом поле, так и далеко за его пределами. Вне правового поля такого рода приписывание вины может приводить к затяжным конфликтам между обвиняемыми и обвинителями, ибо никто не хочет быть виновной стороной.

Во втором значении речь идет об эмоции или чувстве вины, когда человек сам себя обвиняет в проступке, независимо от внешних обстоятельств. Такое переживание вины появляется в достаточно ясной форме не раньше дошкольного возраста, а становится реальным механизмом коррекции своего поведения гораздо позже. Естественно, что эти два значения могут пересекаться и совмещаться, когда человек признает свою вину и переживает по этому поводу уже в результате состоявшегося обвинения в конкретном проступке.

Скорее всего, в библейской истории про Иисуса и грешницу, пойманную на адюльтере и приведенную фарисеями к нему для вынесения приговора (в те времена за такое полагалось побиение камнями), речь идет именно о таком случае.  Иисус ее прощает, ибо понимает ее сердечное раскаяние, что для него гораздо важнее. Правда, еще с большим основанием здесь мы можем говорить и о чувстве вины у фарисеев, ибо Христос их ни в чем не обвиняет, а лишь предлагает первым бросить камень в грешницу тому, кто без греха. Все фарисеи по одному уходят, ибо признают и за собой какие-то грехи и чувствуют свою вину, что в моральной философии и в обыденном языке описывается обычно как угрызения совести. В Евангелии от Матфея (гл. 7, ст. 1-2) сказано: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Речь идет о том, что именно чувство вины может нам помочь быть более терпимыми к окружающим. Именно о вине во втором значении и пойдет речь.

Когда мы говорим о чувстве вины, то речь идет об относительно автономном процессе переживания человеком несоответствия собственного поведения или поведения социально близких людей интернализированным нормам и ценностям (Бреслав, 2015). Это эмоциональное состояние запускается осознанием кому-то нанесенного вреда. Наличие жертвы является обязательной составляющей предмета вины, но эта жертва не обязательно связана с действиями (или бездействием) самого человека, испытывающего вину. Она может быть непосредственно связана с индивидуальной ответственностью, а может явно выходить за пределы ответственности конкретного человека. Однако, во всех случаях снятие неприятного переживания вины происходит через действия, направленные на восполнение ущерба для жертвы и на компенсацию причиненного вреда. Если такого рода действия не осуществляются, то и чувство вины сохраняется и может приобретать хронический характер.

Мы можем испытывать вину за предков, земляков, родных и друзей, за свою собаку или кошку, за свое поколение или за свой народ. Имеет смысл различать личную вину, которые мы испытываем за собственные действия (или бездействие), включая вину за наших домашних животных, и внеличную вину, которые мы испытываем за других людей, которые обладают (или обладали в прошлом) сходной с нами социальной идентичностью (Breslavs, 2013). Речь может идти не только о членах семьи, но и о представителях того же пола, места жительства, сходной национальной, религиозной или этнической принадлежности. В психологии последние годы такую вину называют виной, основанной на групповой принадлежности (group-based guilt) (Zimmermann, Abrams, Doosje, Manstead, 2011). При этом эти психологи различили причинно-обусловленную ответственность, как понимание вредности действий своей группы для группы-жертвы, и моральную ответственность за последствия этих действий в настоящем и будущем (Zimmermann, и др., 2011). Если первый вид ответственности обуславливает само появление чувства вины, то второй вид является следствием этого переживания вины. Тем самым, без признания ответственности своей группы за вред, нанесенной ранее другой группе, не может возникать чувства вины за свою группу, которое, в свою очередь, вносит свой вклад в принятие на себя ответственности за компенсацию нанесенного вреда группе-жертве.

В маленьком латвийском городе Талси до Второй мировой войны жило около половины тысячи евреев. Сейчас там в социальном доме живут только две еврейские женщины. Однако, память о еврейской общине жива, благодаря местным латышским жителям. Учительница Антра Грубе написала большую книгу (650 стр.) о жизни местной еврейской общины, а мастер-краснодеревщик Янис Биллерс по собственной инициативе вырезал деревянные мемориальные доски для синагог и бывшей еврейской школы. Он также настоял на том, чтобы самоуправление заказало и установило постоянные мемориальные доски на этих домах.

Что побуждало этих людей не только бескорыстно тратить свое свободное время, но и вовлекать других людей в эту мемориальную деятельность? Конечно, мы можем говорить здесь о существенной роли гуманистических ценностей и интересе этих людей к истории своего городка, но можно предположить и наличие чувства вины за тех своих предков, которые в большей или меньшей степени были повинны в истреблении еврейских жителей городка, а также в том, что оставшиеся в живых не захотели вернуться в свой городок и еврейская жизнь там прекратилась. И тогда их действия приобретают и смысл своеобразной компенсации ушедшему еврейству, благодаря увековечиванию памяти о прошлой еврейской жизни.

Также как два поколения немцев пытаются избавиться от чувства вины за своих предков, компенсируя это не только мемориальными комплексами на месте бывших концлагерей и музеями Холокоста, но и материальной помощью многим тысячам советских евреев, также как и многим другим жертвам нацистских репрессий и депортаций. Не менее яркий пример можно привести в связи с недавно прозвучавшим извинением австралийского правительства перед представителями племен аборигенов за длительные притеснения, совершенные в XVIII-XX веках предками европейских поселенцев предкам нынешних аборигенов. Многие общественные организации и известные деятели культуры Австралии неоднократно призывали представителей государства сделать такой символический шаг для окончательного искоренения зла, нанесенного в прошлом аборигенам. И здесь можно говорить о чувстве вины за своих предков у очень многих жителей Австралии, что требовало вполне определенно направленных действий. В XIX и ХX веках правительство Канады помещало детей аборигенов в школы-интернаты для их ассимиляции в европейской культуре. Школы плохо финансировались, дети в них терпели нужду и подвергались насилию, язык и культурные практики аборигенов находились почти под полным запретом. В 2008 году правительство, учитывая общественное мнение, формально извинилось перед бывшими учениками. 

К сожалению, ничего подобного мы не находим в России, где почти полное уничтожение многих коренных племен как во время Московского царства, так и во времена Российской империи, также, как и массовые репрессии советского времени, включая Голодомор на Украине, Катынь и массовые депортации народов Кавказа, никакой властью и ведущими СМИ даже не обсуждались. Еще менее известно уничтожение культуры и самого существования северных народов в результате принудительного помещения детей в школы-интернаты и спаивания взрослого населения уже в послевоенный период. Более того, в последние годы в России наметилась тенденция увековечивания памяти наиболее кровавых представителей этих властей. Скорее всего, в отличии от явного присутствия чувства вины у представителей многих народов Европы за постыдные события колониального прошлого, в России никаких вопросов по поводу многих черных страниц российской истории у широкой общественности не возникает. Никакого чувства стыда или вины за своих предков россияне не испытывают и даже не хотят знать факты об этих событиях. В школьных учебниках можно найти лишь невнятные строчки о массовых репрессиях 1937-38 годов. Соответственно, мы не можем встретить ни причинно-обусловленную ответственность, за действия власть предержащих в прошлом и в настоящем по отношению к группам-жертвам, ни  моральную ответственность за совершенное.

Понятно при этом, что россияне в этом отношении вовсе не худшие. В исламской культуре, также как и во многих племенных культурах Африки, Азии и Латинской Америки, такого рода внеличностная вина еще менее вероятна, в силу совсем другого понимания личной ответственности. В этих более коллективистических культурах человек изначально «приговорен» быть членом своей семьи и рода, а потом уж индивидуальностью. Естественно, при этом, что убиение чужих, и, особенно, врагов, одобряемое своими, вовсе не рассматривается как плохой поступок. Отсюда и полное отсутствие какого бы то ни было чувства вины за такого рода убийства.

Использованная литература

Breslavs, G.  (2013). Moral emotions, conscience and cognitive dissonance. Psychology in Russia: State of the Art, Volume 6, issue 4, 65-72.

Zimmermann, A., Abrams, D., Doosje, B., Manstead, A. S. R.  (2011). Causal and moral responsibility: Antecedents and consequences of group-based guilt. European Journal of Social Psychology.  Vol. 41 (7), 825-839.

Бреслав, Г. (2015) Композиционная теория эмоций: к пониманию моральных эмоций и любви. Психология. Журнал Высшей Школы Экономики.Т. 12, № 4, с.81-102.