Балтия – СНГ, ЕС – Балтия, Латвия, Образование и наука, Прямая речь, Россия

Балтийский курс. Новости и аналитика Пятница, 29.03.2024, 13:54

Педагог Эпштейн: у латвийских и российских родителей общие стереотипы

Дмитрий Хромаков, БК, LETA, 04.03.2015.версия для печати
У родителей школьников в России и Латвии одинаковые стереотипы. Они уверены: чем больше по времени ребенок учится, тем лучше. В действительности такой подход часто приводит к тому, что дети не понимают, как эти знания применить на практике, заявил в интервью агентству LETA директор российского образовательного центра "Участие", кандидат педагогических наук Михаил Эпштейн.

- Вы создали частную школу "Эпишкола" и являетесь ее руководителем. Насколько эффективна современная система российского школьного образования?

 

- Это вопрос, на который отвечают несколькими кандидатскими и докторскими диссертациями. Мне представляется, такой вопрос следует разделить на два: что такое советская и что такое российская система образования? Это разные вещи.

 

Когда мы открывали "Эпишколу", для нас было важным продолжить такую традицию советского образования, которая позволяла учиться всем. Мы создавали школу, которая не отбирает детей ни по социальному, ни по половому, ни по интеллектуальному статусу. Впрочем, по социальному положению отбор получился по определению, потому что у нас платная школа, но у нас были очень разные родители.

 

Однако мы сделали то, к чему стремились. Мы научились работать с разными ребятами, помогая им по-разному учиться. При этом мы старались, чтобы в школе была серьезная математика и сильные естественные науки вообще. Это идет от советской школы, но мы попытались также добавить то, чего в советской системе было меньше.

 

Мы видели нашу школу более человечной и более спокойной для ребенка, такой, которая предоставляет ему больший выбор. Мы целенаправленно придумывали такие подходы, чтобы дети уже в школе могли быть самостоятельными, принимать решения и отвечать за них. Кроме того, у советских школьников почти не было возможности получить опыт практического действия. И мы искали разные форматы, которые дают возможность применить теоретические знания на практике.

 

- Вы делаете четкое разграничение между российским и советским в этом вопросе. Что российская система утратила из накопленного в советские годы?

 

- Я считаю достоинством советской школы, хотя у любого достоинства есть обратная сторона, то, что советская школа стремилась учить всех. Не всегда это удавалось, но учитель понимал, что у него в классе разные дети, и думал, как разных научить. Российская школа, в свою очередь, активно работает на отсев. Сегодня учителям гораздо удобнее работать с отборными детьми. А те ребята, которые не проходят, остаются за бортом. Это определенно минус, но было и то, что российская система приобрела.

 

- Что именно?

 

- Приобрела несколько вещей. В 1980-е значительно расширилось пространство педагогической свободы и педагогического творчества. К тому же сейчас намного больше разнообразия, хотя и собираются вернуть обратно единые учебники истории, литературы. Дети тоже однозначно поменялись. Более того, сегодняшняя школа входит в некий клинч с поколением учащихся. Дети стали свободнее, а массовая школа пока не умеет работать с этой свободой. И подавлять ее становится все сложнее. Это одна из проблем современной российской школы.

 

- В 2013 году была опубликована ваша книга "Альтернативное образование". И все-таки этот термин сегодня нечасто встречается в СМИ или в выступлениях политиков. Что же такое альтернативное образование?

 

- У этого термина есть вполне устойчивое западное понимание. На Западе к альтернативному образованию относят образование, построенное на идее человекоцентризма. Это образование, которое стремится не только и не столько дать конкретные знания, сколько научить человека быть человеком и растить самого себя. Иными словами, опираясь на интересы и возможности ребенка, помочь ему двигаться вперед.

 

На Западе существует широкий спектр альтернативных школ. В качестве примера приведу наиболее полярную альтернативную школу, чтобы показать разницу. В 1921 году Александр Нилл основал знаменитую школу "Саммерхилл", в которой можно вообще не учиться. Позиция создателя данной школы заключается в том, что ребенок будет с удовольствием учиться, только если сполна наиграется в детстве. Именно поэтому ребенок в школе может играть, работать в мастерской, бегать или прыгать. Посещение занятий — его добрая воля.

 

Это, мягко говоря, непривычно, но это и есть альтернативная школа. Немногие родители согласятся отдать туда ребенка, потому что им страшно, что он чего-то не освоит. Но "Саммерхилл" доказывает своей почти столетней историей, что в принципе этот ход правильный. Когда ребенок осознал, чего хочет, он способен достичь многого. А если его все время заставляют, то происходит перенапряжение. Это проявляется потом в чем-то другом, в том числе в психологических срывах.

 

- Какие еще есть примеры альтернативных школ?

 

- Я познакомился с одной современной школой в Америке, ей всего лет пять. Учебу в школе строят не от уроков и предметов, а от реальных кейсов. Школьная программа состоит не из математики, физики, химии, а из набора учебных задач. И чтобы решить конкретную проблему, ребята изучают определенные разделы математики, физики, химии.

 

В российской практике данный термин пока не принят, но альтернативное образование у нас есть. Одно направление — это отдельные альтернативные школы. Другое — это множество различных вариантов построения обучения. В частности, все более популярным становится семейное образование. Родители забирают ребенка домой, учат его сами и несут ответственность за его знания. Тем самым выстраивается альтернативная система, но не противостоящая стандартному образованию, а дополняющая его. Один эксперт, которому у меня нет оснований не доверять, сообщил, что в Москве сегодня до трети детей только числятся в государственных школах, а по факту учатся в параллельных структурах.

 

Следующим примером альтернативного образования можно считать так называемый эдьютейнмент (англ. edutainment, от education- образование и entertainment — развлечение). В Москве открылся проект "Мастерславль", в Петербурге — "Кидбург". Это некое пространство, где ребята до 14 лет могут освоить разные профессии: дворника, полицейского, летчика, повара, банкира. Для того чтобы участвовать в такой игре, им необходимо приобрести некоторые минимальные навыки этой профессии. По факту это тоже образование, но другое.

 

- Если альтернативное образование — это не единая концепция, а множество концепций, то какому подходу Вы следуете в Вашей школе?

 

- Мы намеренно не выбрали ни одного конкретного метода, хотя есть школы Монтессори, вальдорфские школы. Я давний поклонник американского философа и педагога Джона Дьюи, который еще более ста лет назад попытался построить прогрессивное образование, которое принципиально увязывает жизнь ребенка в школе с окружающей действительностью. И я сторонник такого подхода. Мы хотим сделать так, чтобы обучение становилось для ребенка оправданным с точки зрения практики.

 

В начале ХХ века замечательный педагог Станислав Шацкий пытался сделать подобную школу в России. На Западе в то время уже работала сеть новых школ, которые пытались эти идеи применить. Для них было важно, чтобы ребята участвовали в самоуправлении и были хозяевами своей школы. Когда ученики берут на себя определенную ответственность, школа тоже начинает зависеть от них. Дети и взрослые становятся равными в правах гражданами школы.

 

- Получается, альтернативное образование хорошо работает для конкретных детей, обучающихся в определенной альтернативной школе, но можно ли эту систему распространить на все школы в стране?

 

- У меня есть два ответа. Во-первых, альтернативное должно быть разным. Это главная задача. Альтернативное создается не в противовес к существующей системе образования, а в качестве дополнения к ней. Необходимо, чтобы одновременно в стране существовали разные подходы, позволяющие по-разному учиться. Для родителей важно иметь выбор: отдать детей в обычную школу, направить в альтернативную или обучать дома. И такая система возможна.

 

Во-вторых, если говорить о том, насколько такая система может быть массовой, то я не готов дать однозначный ответ, поскольку здесь есть целых ряд проблем. Привычная система школьного образования формировалась в течение столетий и поэтому является устоявшейся. Что касается развития альтернативного образования, то здесь нужны значительные вложения в инфраструктуру, подготовку учебников и кадров. Все это живет пока на уровне частной инициативы.

 

Кроме того, есть важный социокультурный аспект. В любой стране мира есть множество сообществ, каждое из которых имеет свои представления о правильном образовании. Для них более свободная система, относящаяся с большим уважением к отдельному ребенку, просто может оказаться неправильной. В этих сообществах жизнь семьи и общества устроена по-другому.

 

Данный вопрос надо подробно исследовать, и мы пробуем это делать. До недавнего времени в России даже не существовало учреждения, которое занималось бы изучением альтернативного образования. Сегодня такое учреждение есть.

 

- Если вы считаете, что это дело можно вывести за рамки частной инициативы и поднять на уровень государства, то вы, вероятно, предлагали такие проекты министерству образования, петербургской мэрии. Как происходит диалог с властью?

 

- Я убежден, что для успешного развития альтернативного образования требуются другие отношения между государством и обществом. Когда государство поймет, что нужно давать возможность всем быть разными и поддерживать эту разность, то и альтернативное образование будет процветать. Однако в этом есть и определенная опасность. В России так складывается, что, когда государство начинает что-то массово поддерживать, это оборачивается противоположной стороной. И с альтернативным образованием может так случиться, поэтому для нас главное, чтобы поддерживались разные общественные инициативы.

 

- В декабре 2014 года вы с коллегами проводили в Риге деловую игру "Журналист", в рамках которой школьники посетили ряд рижских высокотехнологичных предприятий и затем подготовили статьи об этих предприятиях. Деловая игра прошла в сотрудничестве с латвийскими школами. Общаясь с коллегами, какие выводы вы сделали для себя о латвийской образовательной системе?

 

- Мы подробно об этом не говорили, но у нас точно много общего. При этом я заметил, что в Латвии у ребят гораздо больше внутренней свободы, хотя это может быть особенностью отдельной школы, например, Пурвциемской средней школы, с которой мы работали. Отчасти это связано с тем, что у вас двенадцатилетнее образование, а у нас — одиннадцатилетнее. Старшие ученики — уже совсем взрослые люди.

 

Мы также отметили, что и в латвийской школе начинается разворот в сторону нового подхода к преподаванию. В частности, если я правильно понял, сегодня в Латвии принята концепция, что физику, химию, биологию надо изучать не по отдельности, а в рамках единого курса. Те же дискуссии идут и в России. Кроме того, у латвийских и российских родителей общие стереотипы. Скажем, они считают: чем больше часов ребенок учится, тем лучше. И чем больше жестких экзаменов, тем лучше. У европейских и американских родителей — другое понимание.

 

- Одним из вопросов, которые сегодня широко обсуждаются в латвийской образовательной среде, остается введение обязательного экзамена по физике или химии для выпускников. На ваш взгляд, является ли такой шаг целесообразным?

 

- Люди правильно думают, что нужно увлечь ребят физикой. Но при этом они уверены, что главный способ увлечь — ввести еще один экзамен. По-моему, это в корне неверно. Нашими проектами мы показываем, что ребят можно заинтересовать изучением естественных наук без экзаменов. Мы работаем с кейсами, с погружениями, участники которых получают удовольствие от физики. Мы придумываем специальные летние школы. Мы пробуем делать уроки, на которые ребята ходят не из-за боязни не сдать экзамен.

 

Ребята должны чувствовать собственную успешность, свои перспективы. Это гораздо важнее, чем строгий контроль. В конце концов, как показывает массовый опыт, любой экзамен можно сдать, не изучая предмет. И сегодня в России пошел процесс отката от жесткой экзаменационной системы. Некоторые вузы устраивают дополнительные вступительные испытания. В школах в этом году ввели сочинение как часть экзаменационного периода. Возможно, в будущем одним из инструментов поступления в вузы станет портфолио.

 

- Если расположить все этапы российского образования в один ряд, то где система дает сбой?

 

- Провал в России в самом конце обучения, потому что выпускники университетов не понимают, кем работать. Но основа этого провала закладывается еще в начальной школе, когда детей заставляют учиться, но не объясняют, зачем им учиться.

 

У меня однажды был разговор с учителями из Дании, которые рассказывали про датскую школу. У них ребенок достаточно свободен. Когда в 9-м классе проводится всеевропейская олимпиада, датчане на последнем месте. Они мало читают, мало знаний имеют по физике и химии. Но когда проводится олимпиада на уровне 2-3-го курса университетов, датские студенты — одни из самых продвинутых. Преподаватели говорят: мы даем детям меньше знаний, но зато учим их быть самостоятельными и понимать, кем они хотят стать в жизни.

 

В России система другая. Здесь человек, поступая в университет, обычно не знает, зачем он туда пошел. Он учится одиннадцать лет в школе, затем еще пять лет в вузе и только потом в лучшем случае понимает, чем он хочет заниматься. Российские школьники много знают, но не представляют себе, куда деть эти знания. Они не умеют сами с собой разбираться. Народ вообще боится быть свободным и с удовольствием отдает другому право распоряжаться своей судьбой.

 

- Один из центральных проектов возглавляемого вами образовательного центра "Участие" — Школьная лига РОСНАНО и летняя школа "Наноград". Почему вы решили совместить школьное образование и нанотехнологии — область науки университетского уровня?

 

- Осмысляя то, что происходит в нашей школе, мы зафиксировали, что новому поколению в школе учиться скучно. Ребята часто не видят смысла. Получается, надо найти дело, которое для них будет сложным, но интересным. Мы искали для ребят вызов. Сегодняшним подросткам интересны высокие технологии. Они в этом мало понимают, но точно знают, что это круто. Мы стали смотреть, какие сегодня есть высокотехнологичные предприятия, и познакомились с корпорацией "Роснано", которая в то время только появилась.

 

Одна из задач "Роснано" состояла в том, чтобы помочь индустрии нанотехнологий набрать нужное количество кадров. Они пробовали повышать квалификацию сотрудников, затем работать со студентами. Оказалось, что этого недостаточно. Нужно что-то делать, чтобы молодые ребята пошли в эту отрасль. Тогда они пришли к необходимости запуска проекта для школьников, и тем самым наши цели совпали.

 

- "Наноград" и игра "Журналист" построены на взаимодействии школы и бизнеса. Насколько охотно предприниматели, с которыми вы встречались в ходе подготовки игры "Журналист" в Риге, согласились сотрудничать с вашей организацией?

 

- Отмечу, что и в Риге, и в Петербурге, и в Пензе ситуация примерно одинаковая. Реагируют по-разному. Очевидно, чтоэто дополнительная нагрузка для предпринимателя, потому что на каждом производстве есть проблемы коммерческой тайны, техники безопасности. Компании, как правило, небольшие, сотрудников немного, и отвлекать их на работу с ребятами всегда тяжело. Но надо сказать, что процент готовых сотрудничать достаточно большой. Из восьми фирм, с которыми мы вели переговоры, нам совсем отказала только одна. Почему большинство соглашается?

 

Сегодняшние предприниматели четко представляют себе, что нужно растить новое поколение. Они так и говорят: "Я ответственен за то, чтобы молодежь понимала, куда идти". Соответственно, им следует помогать, знакомить с производством. Немногие готовы тратить деньги, но абсолютное большинство готово тратить время. Я очень благодарен предпринимателям, которые с нами сотрудничают. При этом те, к кому мы однажды пришли, потом соглашаются охотнее. Они чувствуют, насколько это полезно. Что еще более важно, они видят глаза ребят.

 

В Казани, где в 2012 году проходила летняя школа "Наноград", у нас был случай. Одну из компаний мы уговорили участвовать благодаря влиянию местной власти. На мероприятие на полчаса приехал генеральный директор. Он начал разговор с ребятами, которые решали кейс этой компании. Когда школьники стали задавать вопросы и предлагать свои решения, генеральный директор попросил перенести свои дела и полтора часа в совершенно рабочей обстановке разговаривал с детьми о проблемах своего предприятия. Теперь эта фирма — наш постоянный партнер. Ребята, разумеется, не принесли ему прибыли, но он получил отдачу.

 

- Вы также преподаете в Санкт-Петербургском государственном университете. Кто для вас на первом месте: школьники или студенты?

 

- Скажу однозначно: я школьный человек. Я окончил педагогический институт, и я получаю удовольствие от работы со школьниками. Мне и со студентами не менее интересно, но школьники мне ближе. Преподавание в вузе — это следствие того, что мы делаем в школе. В университете у нас такая образовательная программа, куда приходят в основном заинтересованные люди, поэтому на занятиях возникают дискуссии, в которых я сам расту.

 

- За последние двадцать пять лет Россия потеряла множество талантливых специалистов, уехавших жить и работать на Запад или в другие регионы. Как можно бороться с "утечкой умов"?

 

- Надо сказать, что в 2000-е годы пошел обратный процесс, когда из Америки, Израиля и Германии стали возвращаться специалисты. Это говорит о том, что можно вернуть умы в Россию. Однако сегодня опять сложилась неблагоприятная для этого ситуация, поскольку поменялся политический курс. В 1990-е уезжали, потому что свобода была, но кушать было нечего. В 2000-е возвращались, потому что в России было проще зарабатывать, чем за границей. Сейчас снова уезжают, так как опасаются политического давления и экономической несвободы.

 

- Каким вы видите будущее российского образования?

 

- Об этом сложно сейчас говорить, потому что ситуация напряженная и неравновесная. Она может качнуться и в ту, и в другую сторону. Возможно ведь, что мы придем к противостоянию всему миру. Это никогда не способствует науке, потому что наука международная по определению. Если это произойдет, то пространство свободы начнет сокращаться, что, в свою очередь, всегда влияет на школу.

Но есть и обратная этому тенденция. Вложения в оборонную промышленность, которые сегодня возрастают, всегда предполагают дополнительные расходы на науку. И сегодня уже начались вложения в математику и физику, в том числе на уровне школы. Кроме того, на следующие пять лет предложена, на мой взгляд, очень прогрессивная федеральная программа развития образования. И мы готовы содействовать выполнению этой программы.

 

Образование — это крайне зависимая сфера. Ее сложно отделить от общей обстановки в стране. Конечно, всегда будут отдельные хорошие учителя, которые будут вытягивать конкретных детей. Это сохранится в любых условиях: слабого государства, жесткого государства и даже подполья. В России действительно огромное количество сильных педагогов. У нас в этом вопросе многовековая традиция, и она, я надеюсь, будет продолжена. 






Поиск