Журнал "Бизнес Класс", Журнал "Бизнес Класс" № 2/2011, Интервью, Качество жизни, Латвия, США

Густав Грундман

Почти ничего не осталось от атмосферы этого города, «знакомого до слез», к приезду Густава Грундмана после 17-летнего отсутствия на родине. Куда-то делись бесшабашность, ресторан «Таллин» и кафе «Луна», швейцары на входе, пускавшие без очереди за десятку. Город приукрасился внешне, как часто бывает в странах, где маловато настоящих ресурсов. Ватага парней расселась по личным автомобилям. Но дружно приехала встречать Грундмана из Штатов в аэропорт «Рига»!

 

«Заходим на посадку. К удивлению, небо безоблачно. Узнаем устье Лиелупе, дюны взморья. Вдруг толчок о землю – и самолет подруливает к зданию аэропорта с буквами RĪGA на фронтоне… Ищу глазами таможню, пограничный контроль, хочется поставить в паспорт штамп Latvija. Оказывается, всего этого не будет: если ты останавливался в какой-то из шенгенских стран и там тебя «проштамповали», этого достаточно.

 

16 лет не виделись. Что за знакомые, родные лица! Эдик, Саша, Юра, Лайма, Боря… Так становится тепло на душе, когда я вижу вас! Многое связывает нас – хорошее и горькое, то, что неподвластно времени. Не важно – где. Важно – с кем».   

 

Друзья – они оказались вне инфляции. Так бывает. Грундман, который каждый день имеет дело с золотом и бриллиантами, знает это. Своему сыну Марку он всегда внушал: «Друг – это человек, чьи отрицательные черты не входят в конфликт с твоими ценностями, а положительные всегда перевесят эти отрицательные. Человек, которому ты можешь довериться, с кем прошел огонь, воду и медные трубы. Моих настоящих друзей ты увидишь в Риге и в Израиле». «It’s impressive», – отвечал ему сын. А он думал про себя: «Вырастешь – узнаешь».

 

Множество людей, совершенно не связанных с тобой родственными узами, но погруженных в какой-то порыв радости, бесконечных разговоров, шуток, воспоминаний… Широко распахнутые глаза и щедро накрытые столы или просто пиво с воблой в Юрмале, под панораму моря, неба и белого песка.

 

Американский мальчик сказал отцу перед отъездом из Риги: «Я тебя таким не так часто видел». Расслабленным, открытым, что ли? Или Марк впервые прочувствовал мотивы, которые водят рукой его отца, когда он на волне вдохновения рисует очередной брызжущий красками натюрморт с многозначительным названием «Рубенс и Вермеер празднуют Новый год во фьордах Норвегии».

 

Живопись для Густава Грундмана – чуть больше, чем хобби. Мировую славу он обрел как ювелир, первым в Советском Союзе завоевавший «ювелирный Оскар» – Гран-при конкурса молодых дизайнеров ювелирных изделий из драгоценных металлов с бриллиантами Diamonds International Awards Winners, проводимого компанией De Beers.

Рижский самородок

«Когда полету фантазии талантливого ювелира нет предела, ему удается создать истинный драгоценный шедевр, который непременно должен стать достоянием широкой общественности, знающей толк в искусстве. Знакомить ювелирных ценителей с такими «самородками» призван конкурс Diamonds International Awards Winners, предназначенный для молодых дизайнеров. В миру этот конкурс называют не иначе, как «ювелирный Оскар», – так описывается ныне состязание, в котором победил Густав Грундман в 1978 году.

 

Но тогда в прессе не было ни отчетов, ни пышных эпитетов. Советский Союз вообще впервые выставил своих художников на этот конкурс, не слишком-то совпадавший по стилю и направленности с аскетичными правилами социалистического общежития. В стране победившего пролетариата не было и не могло быть заказчиков на ювелирные шедевры, но… На мировом рынке СССР начал играть по общим правилам.

 

В результате скрещивания интересов советских и мировых алмазодобытчиков родилось соглашение о ценах на драгоценные камни, которое с одной стороны подписали «Союзювелирпром», «Алмазювелирэкспорт», а с другой – лидирующий представитель отрасли, южноафриканская компания De Beers. Заметим, что в умах советских людей эта компания из Южно-Африканской Республики преподносилась чуть ли не как символ расовой нетерпимости и пособник апартеида. Но одно дело – внутренняя пропаганда, другое – валютные интересы заинтересованных сторон. «Видно, чтобы поддержать цены на мировом алмазном рынке и не допустить их падения, если СССР выбросит из своих закромов немереное количество этого добра, советских дизайнеров и пригласили на 25-й, юбилейный конкурс на лучшее ювелирное изделие», – поясняет Густав Грундман.

 

Всем экспортным ювелирным заводам Союза предложили сделать эскизы. Среди работ, отобранных внутри страны, оказался набросок художника Рижского ювелирного завода Густава Грундмана.

 

– 18 мая 1978 года проходил отбор победителей Diamonds International Awards Winners, – рассказывает художник. – Надежда еще теплилась, но 19-го я понял: не судьба. Пошли мы с товарищем поболеть на чемпионат Европы по акробатике, который как раз проходил в Риге. Почти все виды соревнований выигрывали советские спортсмены. Я устал вставать при звуках гимна… А вернувшись домой, обнаружил уведомление с почты – на ваше имя получена телеграмма на непонятном языке. Сердце екнуло. Успел добежать до почты за полчаса до закрытия. Да, это было сообщение из Diamonds Information Center в Нью-Йорке о том, что я прошел в финал конкурса в числе 25 избранных из 638 конкурсантов!

 

Объявление обладателя Гран-при и вручение призов 25 победителям должны были состояться 19 октября в Париже. Вот тут-то советская машина и забуксовала: Густав не был членом КПСС, зато был евреем. Конец 1970-х ознаменовался волной еврейской эмиграции, уезжали и родственники Грундманов («не поголовно, конечно, это же не спорт!» – с юмором замечает Густав).

 

– Меня вызвал заводской особист из Первого отдела и сказал: забудь даже подавать документы на выезд, – вспоминает Грундман. – Я пытался объяснить: надо бояться выпускать за границу тех, кто не может официально выехать, а я могу!

 

В ответ на письмо в московское министерство по поводу поездки в Париж заявителю отрезали: «Считаем нецелесообразным». Убедили написать доверенность для получения приза работнику главка. Во французском посольстве в Москве, когда Грундман передал им этот документ, ювелира поздравили с бокалом «Реми Мартен»  – «по сей день не могу отвыкнуть от этого коньяка»…

 

«Вся эта история сильно задела меня. С другой стороны, ее могло не быть. Изменило ли это меня? Безусловно. Эта победа придала мне уверенности в себе. Честно говоря, приятно чувствовать себя первопроходцем. Даже учитывая, что это было в далеком прошлом, в стране, которой уже нет, но БЫЛО! И ты был премьером в этом спектакле, на тот короткий миг истории, которая сегодня уже мало кого волнует.

 

Приз с гравировкой «Diamonds International Awards winner» я привез из Латвии и храню, как реликвию. Я научился относиться к тем событиям с юмором и ностальгией – иначе это могло сильно ранить. Все время жить в негативе – значит убивать себя и всех вокруг себя. Это же язва желудка!»

Время легенд

Встреча друзей по Академии художеств - Евгения Тихонова, Эдурда Айвазяна и Густава Грундмана.

Густав Грундман проявлял художественные задатки с детства, но в семье значения этому не придавали. Его дед Маркус профессионально играл на духовых инструментах, мама до войны занималась в музыкальной школе в Двинске. Но представитель младшего поколения семьи после 10 занятий на фортепиано доказал, что учиться дальше не будет – проголосовал ногами, как теперь говорят.

 

«До определенного возраста я мало придавал значения тому, кем быть и что делать. История, география, рисование – то, что доставляло удовлетворение.

 

Мой отец, Григорий Грундман, был выдающимся парикмахером. Город записывался в очередь, чтобы попасть в его руки. К тому же он был очень общительным, веселым и разумным человеком. Заведовал знаменитым салоном Ridzinieks в Старой Риге, потом салоном на ул. Ленина. Когда он уезжал, в газете написали: «Уезжает парикмахер председателя Сейма Горбунова». Его ученицы и коллеги звонили ему в Америку – в Буффало, потом в Принстон: им не хватало его, а ему – их…

 

Это папа, как я сейчас понимаю, подтолкнул меня к великой – неблагодарной – профессии. Отец сидел напротив зеркала, я рядом, и в течение 20–30 минут набросал на листочке свой автопортрет. Для меня, шестилетнего несмышленыша, это было волшебством.

 

Первый успех пришел в школе: бабушка с гордостью показывала всем срисованный мною из детского журнала «Мурзилка» портрет Ильича. Дед по поводу этого моего опыта саркастически заметил: «Никого другого он, конечно, найти не мог».

 

Я рисовал всюду. Ногтем или карандашом на стенах квартиры, в тетрадях и учебниках. Лет в 14 Лида Шур отвела меня в художественную студию при Доме офицеров. И меня это встряхнуло – опустило с неба на землю. К счастью, не раздавило, а заставило закусить удила и более серьезно отнестись к тому, что любишь. Учись, учись и еще раз учись ремеслу. Шлифуй талант, который тебе дарован».

 

С аттестатом зрелости Грундман поступил в Московский технологический институт по специальности «технология полиграфического производства» (заочное отделение этого вуза имелось в Риге), но… гулял и продолжал рисовать – правда, наглядную агитацию: «Ильича, только размером поболее» на фабрике музыкальных инструментов. Бросил институт и, чтобы не расстраивать родителей своей неустроенностью, нанялся на Рижский ювелирный завод.

 

«Не могу сказать, что в те далекие времена мне непременно хотелось стать ювелиром. Просто в момент, когда я был на распутье, перепробовав несколько специальностей и поучившись в Полиграфическом, кто-то предложил мне попробовать себя в гравировке. Но не судьба – на этой специальности не было вакансий. Зато была вакансия пойти учиться на ювелира. Я подумал: может, пригодится умение рисовать, творческое начало. Мечты…

 

Массовка, штамповка, поток, сборка. В общем, вроде, опять не то. Но мне повезло: моим учителем оказался прекрасный человек и виртуоз Игорь Земитис, который еще застал и перенял школу старых мастеров. Он ввел меня в узкий круг великолепных профессионалов. Некоторые из них еще до войны работали с клиентурой, знавшей и умевшей оценить мастерство – а это толчок для поддержания высокого уровня и творческого потенциала людей, создающих красоту.

 

Я застал на заводе живую легенду – Константина Цадрикова, продолжавшего трудиться до 90 лет. Еще до революции он успел поработать на 47-й улице в Нью-Йорке. Узнав, что творится в России после 1917-го, вернулся, чтобы забрать родных. Но представители победившего пролетариата объяснили ему: назад дороги нет! Пытались согнуть, но не сломали. Он создавал изделия в стиле, который был в моде в период расцвета его мастерства – art deco. И мог позволить себе не опуститься до колечек-«поцелуйчиков» и другой дребедени, чего другим не разрешалось. Сам процесс его работы был интересен: Цадриков не пользовался точным инструментом, говорил: «Я рукой толщину металла чувствую».

 

Улдис Лецонс, Мкртыч Налбандян, Яков Юркевич, Юрий Емельянов, Арнис Бруверис – друзья, коллеги, учителя, спасибо вам…»

 

В 1969 году Грундман успешно выдержал экзамены в Академию художеств, объявившую набор студентов на так называемые курсы художественного конструирования, как назывался дизайн.

 

«Допускаю, что в юности я был не очень серьезен. Но, начиная любое дело, я, как и все, был готов к положительному ответу. Поступление в академию – это была удачная попытка. Там, на экзамене по лепке, произошла моя судьбоносная встреча с Джексоном.

 

Вижу: один из абитуриентов старается мокрой ладонью отполировать хорошо вылепленный из глины нос микельанджеловского «Давида». А мне перед экзаменом друзья, прошедшие через это горнило, подсказали: этого делать ни в коем случае нельзя, так как на гладкой поверхности ошибки лучше всего проявляются. Чем я и поделился с «полировщиком». Он среагировал и пальцем тут же нанес фактуру обратно на изваяние. Мы познакомились: Женя заканчивал Рижский политех, а искусство было его страстью. Энергетического запала и страсти в этом парне хватало на пятерых. Мы подружились, и в нашей компании его звали просто Джексоном. Я был свидетелем на его свадьбе, и спустя годы мы друг для друга – те же. По окончании политеха и академии он уехал в Москву, я в Штаты, и уже там я узнал: мой Женя-Джексон, Евгений Иванович Тихонов, является торговым советником при посольстве Российской Федерации в ЛР…

 

У Жени всегда было много друзей и знакомых в Риге. И если он может кому-то помочь своим участием, он всегда это сделает. Не потому, что надеется на ответный жест, – по своей природе он такой «старомодный» человек.

 

Недавно мы встретились у нас в Принстоне. Какое чудесное время мы провели вместе! Сколько тепла подарили друг другу! Да, и чуть не забыл: в Принстоне мы живем на Джексон-авеню».

Застояться, состояться

1985 год, "Автопортрет".

В академии Грундман понял: что-то из его творчества получается. Он стал модельером. Рисовал, создавал новые изделия – в том числе предназначенные на экспорт и для партийных бонз, предпочитавших рижский ювелирный стиль всем прочим. Вот здесь иногда можно было дать свободу творческому воображению.

 

Победа Грундмана на международном дизайнерском конкурсе выглядит чистым чудом для тех, кто жил в Советском Союзе, за железным занавесом. Мы же помним ювелирную моду тех лет – то цыганские серьги, то массивные перстни с «бутылочными» камнями, то мужские «печатки».

Никаких ювелирных брендов на нашем рынке не было в помине, а творческий полет художника был обречен на увядание ввиду отсутствия платежеспособного заказчика. Царскую фамилию вместе с господами-аристократами истребили. Как тут было сохранить высокое искусство? Или эпоха застоя все же не мешала расцвету талантов?

 

«Главное – не застояться, а состояться», – смеется Густав.

 

Любопытно, что гены не повели его для этого «работать на заказ» в ювелирную мастерскую (такой промысел существовал даже при Советах и был весьма востребован).

 

«Вариантов не было, да я и не искал. Я не из тех, кто умел делать деньги (в Советском Союзе). Уголовная статья по золоту – это был весомый срок. Рассказать политический анекдот в присутствии стукача – другое дело: ты знаешь, ЧТО рассказываешь, и четко знаешь, что перед тобой стукач: они обычно были самые смелые».

 

В первый год работы на заводе, до поступления в Академию художеств, Густав оттачивал навыки на «массовке». Под занавес рижского периода стал даже главным художником. Поскольку власть партии к 1990 году была на излете, членство в Кпсс для высокой должности не понадобилось. 

 

«Мы делали модели и рисовали. Для экспортного рынка раз в месяц проводился худсовет в Москве, куда привозили эскизы.

 

Каждому художнику нужно признание. Даже если ты «не в струе», ты должен чувствовать, знать, что твое мастерство чего-то стоит. Не потерять уверенности в своих силах и таланте. Иначе неудовлетворенность собой ведет в никуда – разбазариваешь дарованный тебе талант на бесплодную борьбу за место под солнцем, которое на 80–90% уже занято кем-то другим. 

 

Все намного проще: оторви задницу от стула, предложи свой талант, докажи себе и другим, чего ты стоишь.

 

Конкурс De Beers был вызовом для меня. Да, информацию о новинках в ювелирном мире в 1970–1980-е годы можно было почерпнуть в Госбиблиотеке. Но одно дело – списывать, другое – воспринять информацию, адаптировать и на ее базе постараться создать что-то свое. Тем более что по условиям состязания не допускается никакого копирования идей, использованных в победивших ранее украшениях.

 

И я просто сделал три разных эскиза – два похожи на то, что происходит в русле моды, а третий назывался «XVII век». Последняя работа и победила. Материалом меня обеспечили. 4 недели без выходных по 10–12 часов, поддержка и помощь коллег и друзей – и ты в дамках!»

 

А потом был еще один конкурс, негласный, на котором требовалось доказать, чего стоишь. В 1985 году в Паланге организовали творческий семинар для художников-модельеров «Союзювелирпрома». Приехало более двадцати мастеров со всей страны. И Грундман как обладатель Гран-при De Beers был там известен – правда, по имени, а не в лицо.

 

«Явившись на семинар, я понял – отдохнуть не удастся. Народ жаждет зрелищ. «Посмотрим, на что способна эта птица из De Beers!» А я-то думал, что удастся отделаться какой-нибудь эстетически насыщенной, технически незамысловатой, аморальноустойчивой поделкой где-то за 2–4 дня, а остальное время провести в полном согласии со своими устремлениями и потребностями.

 

Пришлось же делать вещь, за которую я сам для себя вряд ли взялся бы. Технически сложная, претенциозная по стилю, но останавливающая внимание своей необычностью. В общем, «искусство для искусства».

 

В процессе работы над брошью познакомился с коллегами и узнал, что окружен хорошими людьми и прекрасными профессионалами. В ночь перед просмотром надо было еще изготовить замок для моей броши, а я все – выдохся. И тут Василий Коптяев, художник из Москвы, предложил закончить эту часть работы за меня. Да еще и подсказал название для моей птицы – «Автопортрет». 

 

А птица и вправду удалась. Одна дама из комиссии даже покачала головой: «Мне нравится ваш «Автопортрет», но не боитесь ли вы упасть с клинка, по которому идете?» «Постараюсь удержать равновесие», – подумал я.

 

Никаких наград на семинаре не предусматривалось, но само то, что я познакомился, сумел поделиться опытом и получил признание и уважение очень сильных соперников и мастеров, – это много».

 

Главный художник Рижского ювелирного завода имел оклад 220 рублей плюс квартальные премии. Это было прикладное, а не монументальное искусство, где коллеги – художники-плакатисты – получали тысячи рублей, производя наглядную агитацию. Теперь это часть истории, которая ушла безвозвратно.

 

У Грундмана не было квартиры от государства, почетных званий, единственное «поощрение» – командировка на выставку Inhorgenta Europe в Мюнхен, куда его взяли, как свадебного генерала – а вот извольте видеть, наш победитель De Beers.

 

«Я вернулся, понял, что все в стране идет прахом. К тому времени нужно было решать: что делать дальше. Я давно подумывал уехать в Америку – особенно после того, как мне сказали, чтобы я не рыпался. Так я в 1992 году оказался в США».

"К нам приехал гений"

Я бы не стал тем, кто я есть, без поддержки, тепла и участия моей любимой Марины.

«Мы ехали к маминой сестре и ее семье, имея в кармане уже не 100 долларов на члена семьи, как дозволялось при советской власти, а целых 4,5 тысячи на 5 человек плюс статус беженцев, позволявший на первых порах получать помощь от государства».

 

Буффало для ювелира – не лучшее место для поиска работы. Поначалу он наделал ошибок. Никто от этого не застрахован, считает он. ему предлагали работу, которую он считал ниже своего уровня.

 

«Профессионалы нужны всюду. Но не каждый владелец фирмы хочет или может позволить себе иметь у себя такую роскошь – и по оплате труда, и по характеру. Не так много в Америке и мире мест, где нужны профи моего уровня. Для некоторых компаний я казался «слишком квалифицированным» – overqualified, им не нужны художники, творчество, воображение…

 

Но однажды в нашу дверь позвонил незнакомец, который добровольно помогал новоприбывшим адаптироваться в Штатах. Узнав мою специальность, попросил показать ему мое портфолио. Я показал ему рисунки и некоторые вещи своей жены. Он позвал свою супругу, которая ждала в машине. Презентация портфолио была повторена и для нее. «К нам приехал гений, – сказала она, – мы должны ему обязательно помочь найти работу». И через три недели у меня была работа!

 

Компания, в которую я устроился, многое мне дала. Хозяин помог войти в русло американского производства. Сам он не стеснялся спросить помощи, если чего-то не знал. Мы работали вместе ради одной цели: вещь должна удовлетворять вкус покупателя. Вот этому все время приходится учиться».

 

Есть некоторые навыки, которые просто необходимы и которых раньше у него не было. Творческий багаж только в голове, но технически что-то облегчают инструменты, которые Густав освоил в Штатах. Научился. Поработал сам год, понял, что семью на заработки частного мастера прокормить нельзя. Надо было двигаться вперед. Он начал искать место в Нью-Йорке. Звание победителя De Beers открывало для интервью двери компаний, которые вряд ли открылись бы без этого. И Грундман остановил выбор на фирме с хорошим именем и 100-летней историей, на которую работает по сей день дизайнером, мастером-ювелиром.

 

«Это очень высокий уровень. Сделать для себя то, что может себе позволить компания, я не могу.

 

Я не торгую бриллиантами, я делаю из них игрушки. Заставляю женщин улыбаться и прощать мужей за совершенные ими ошибки.

 

Те клиенты, которые ко мне обращаются, знают, чего могут ожидать от меня. Они намечают общую идею, некоторые знают стиль, который предпочитают. Даешь мне свободу – и я делаю то, что ты любишь. И в итоге получается то, чего они хотят.

 

Одни любят какой-то определенный бренд – фирму, дизайнера. Другие, следуя за модой, покупают те имена, что на слуху или «сверкнули» на той или иной знаменитости во время одного из светских раутов. Просто приходят в магазин и заказывают. Это у нас легко.

 

Но есть заказчики, которым нужен я или кто-то, способный подсказать и претворить в жизнь индивидуальную идею. Каждый чувствует в себе художника, но не каждый может изобразить свою мысль на бумаге. Когда тебе дают общую идею вещи или полностью доверяются твоему мастерству и вкусу, давая простор для полета фантазии, в 2–5 вариантах эскизов, вероятно, будет найдено то, что оправдает ожидания.

 

Со вкусом сделанные украшения, удачно подобранный под них аксессуар, прическа, парфюм – и восхищенные взгляды окружающих, а может быть, кривые улыбки «доброжелательниц» сделают выход в свет незабываемым. 

 

Я как-то клиентке сказал, что в понимании ювелирного искусства обычно проходит три этапа:  вижу, люблю, понимаю. Когда вы поймете, что носить ювелирные «бирки» – все равно что прийти на званый вечер в одинаковых нарядах, вы найдете своего мастера.

 

В России очень популярны «Пьеже» и «Шопар», и они вправду очень хороши. В Америке они не столь популярны. В мусульманском мир носят «Калашников» и пояс с бомбами. Разница во вкусе и раскрученности. В хороших вещах все консервативно. Если человек приходит делать заказ в компанию, к определенному мастеру, тот выполняет работу с самого начала, отталкиваясь от суммы, на которую рассчитывает заказчик. Иногда я предлагаю увеличить сумму, и процентов 70 без проблем соглашаются. Я хорошо нахожу язык с женщинами – именно они правят миром. Даже если женщине под 90 лет. Мужчины платят.

 

Мы живем в Принстоне – это замечательное место. Красивый, уютный университетский город в центре штата Нью-Джерси. Принстонский университет – большие старые деньги, ему почти 300 лет, это один из самых старых вузов в Америке наряду с Йелем, Гарвардом и другими. Полтора часа до Нью-Йорка и час до Филадельфии, боссы из обоих мегаполисов имеют здесь дома. Все это положительно сказывается на процветании компании Hamilton Jewelers, в которой я работаю уже более 11 лет. В местной газете про меня пишут не иначе как «наш великолепный мастер».

 

Мастерство – это передать идею сначала в рисунке, а затем в работе. Если кто-то может изготовить деталь быстрее меня, я поручу, будучи уверен в содержательности подмастерья и умении сделать то, что требуется. Делать все самому времени нет. Так же как создавать музейные шедевры: без заказчика это мертвые деньги, а их держать в сейфе никто не станет.  Это хорошо было видно в советском Алмазном фонде: сначала роскошь, которую делали для Екатерины, а в конце – бедная советская экспозиция. Сразу видно, откуда пришли и куда. Все определяет заказчик.

 

Вдохновение всегда в одном – в знаниях. И творческом воображении. И настроении. А возможно ли это, если утрачиваются мастерство и талант людей, создающих красоту? В моей профессии, как и в любой другой, времена подъема чередуются с длительными периодами застоя. Были греки и этруски, римляне и кельты, были Бенвенуто Челлини и Позье, были Кастеллани, были и есть Фаберже, Тиффани, Buccellati, Cartier и…

Были, есть и БУДУТ!»