Банки, Латвия, Право, Прямая речь, Финансы

Пожалуй, это первое столь подробное интервью г–на Каргина за последние несколько лет. Полный текст — на латышском языке — опубликован на портале pietiek.com, мы же публикуем (в сильном сокращении) его русский перевод…

— Мог ли вообще исход для Parex banka быть другим? По существу, небольшой банк с местным капиталом, не имеющий крепкого финансового тыла, пытается играть в одной лиге с большими региональными универсальными банками — действительно ли, оглядываясь сейчас назад, была обоснованной ваша надежда на то, чтобы успешно конкурировать на этом рынке? Если да, то, каким образом?

— Прежде всего, хочу сказать, что за всю историю Латвии никто не создавал бизнес такого масштаба, как это сделали мы с Виктором. Мы никогда не делали то, что общественное мнение называет "пилить бюджет", не давали взяток и не участвовали в процессе приватизации, если не считать приватизацией покупку за живые деньги полумертвого Латвийского отделения Промстройбанка СССР на улице Смилшу в Старой Риге и последовавшую затем через год покупку отделения Банка Латвии, в прошлом — Республиканской конторы Госбанка СССР…

Заданный вами вопрос и выбранный мною угол зрения позволяют мне кратко описать, каким банк был до 1 декабря 2008 года, когда я и Виктор подписали договор вложения.

Банк был ликвидным всегда, во все времена своего существования, и всегда приносил прибыль. Годовой отчет банка за 2007 год, подтвержденный аудиторской компанией Ernst&Young, свидетельствует о том, что активы группы составили 3,35 млрд. латов. Собственный капитал группы в 2007 году был 226 млн. Ls. Нетто–прибыль группы "Парекс" за 2007 год составила 41,4 млн. Ls, объем депозитных вкладов — 2,1 млрд. Ls, в их числе были и депозиты крупнейших акционеров банка. Они остались в банке и на момент нашего ухода из него. Ни я, ни Виктор Красовицкий не делали никаких попыток злонамеренно вывести их из банка.

Parex banka долгое время входил в число крупнейших налогоплательщиков Латвии. Так, в 2007 году он заплатил налогов на сумму 34 млн. евро, давал работу 3,5 тыс. человек. Мы хорошо жили сами и, конечно, активно участвовали в благотворительной деятельности (из своего кармана), миллионами раздавая деньги спорту, больницам, частным просителям. Мы с Виктором никогда не брали себе зарплату в банке, не говоря уже о том, чтобы сделать ее запредельно большой.

Из сказанного следует, что мы успешно конкурировали на рынке.

— Вы в самом деле надеялись, что в критический момент Латвийское государство окажет вашему банку необходимую финансовую помощь? На чем именно основывалась эта надежда?

— В середине 2008 года никакого особо критического момента во взаимоотношениях с государством не ощущалось. За время существования банка Госкасса не раз брала средства у нас, мы были крупнейшими покупателями латвийских государственных бумаг через Госкассу (казначейство), т.е. денежные средства ходили в обе стороны: государство кредитовало нас, а мы — его. С точки зрения реальных живых людей, участвовавших в процессе, компаний и экономики в целом, все происходило понятно и сбалансированно до сентября 2008 года, когда с громким грохотом начал валиться американский фондовый рынок, активным, но консервативным участником которого мы были. И не могли не быть: объем привлеченных депозитов был высок. Объективно говоря, экономика Латвии не могла использовать их и другие привлеченные средства. 

Скандинавская и соседние балтийские экономики также были достаточно закредитованы, и повышение нашего в них кредитного участия привело бы к ухудшению качества портфеля, т.е. на домашнем и соседнем рынках мы ограничивали кредитование, и низкое качество кредитного портфеля участниками профессионального рынка никогда не ставилось нам в вину. 

Российский же рынок не был для нас terra incognita, но мы стратегически не становились активными участниками фондового рынка там, а кредиты выдавали осторожно, тщательно пропуская через фильтр риск–менеджмента.

Таким образом, участие в фондовых рынках Северной Америки и Западной Европы было для нас обязательным условием успешного развития. Сумма, запрошенная нами у Госказны — 200 млн. Ls, не казалась неадекватно большой в сопоставлении с нашими активами, тем более что мы предоставляли адекватные залоги в виде ценных бумаг, обращающихся на рынке. Получить кредитование от американских или европейских финансовых институций на тот момент не было возможно в принципе: когда кризис — все частники спасаются сами как могут, а государства спасают своих "дойных коров", на которых держится ВВП, т.е. по сути благосостояние страны и жителей.

Мы не можем перенестись в то время (по сути — в период 2–3 месяцев осени 2008 года) со своими сегодняшними оценками, однако вспоминаю характерный жест со стороны руководителя надзора (КРФК) г–жи Крумане, которая в своем выступлении на ТВ в период, когда меньше всего надо было привлекать внимание к банку, заявила, что из банка ушло 240 млн. Ls, т.е. фактически она выступила организатором волны выемки денег из банка.

Как же так получилось: за несколько месяцев благополучный и сильный банк (как мы видим из заверенного аудиторского заключения и, конечно, по моим личным ощущениям) поменял руководителей и акционеров? Кто виноват в бедствиях, коснувшихся всех, — люди или система? Думаю, система, представители которой, находившиеся тогда наверху властной пирамиды, являлись скрытыми носителями марксистской идеологии — типа интересы нации должны преобладать над законами экономики и частными интересами. Они верили, что повышение роли государства в экономике является спасением, в т.ч. в банковском секторе. Эти идеи, на мой взгляд, убедительно отвергнуты практикой последних лет, в частности, наш банк стал хуже, а не лучше, о чем свидетельствуют цифры Citadele…

— Если рассматривать общественное мнение в Латвии в совокупности, то создается впечатление, что процентов 80–90 убеждены в том, что Каргин и Красовицкий обокрали Латвийское государство, втюхали ему свой обанкротившийся банк, увильнули от ответственности и еще сохраняют достаточные финансовые средства. Есть ли у вас какие–либо аргументы, которые в самом деле могли бы опровергнуть это убеждение?

— Я думаю, было бы неправильно вам говорить от лица 80–90% населения, таких желающих и без вас тут хватает :)… Я не верю утверждению, что 90% населения причиной кризиса считают Parex banka. Такое мнение могло быть в первые месяцы 2009 года, когда для местных политиков считалось правилом выполнять советы еврочиновников, никем не выбранных и, по сути, никого, кроме чиновничьей машины, не представляющих.

Считаю, что 90% населения сегодня понимают, что причина кризиса — в ошибочной экономической политике Еврокомиссии. В Латвии все усугубилось тем, что, в отличие от наших соседей, других европейских стран, ее правительство не принимало необходимых мер, чтобы предотвратить кризисные явления или смягчить их последствия. К сожалению, местным политикам и связанным с ними СМИ выгодно искать причину в нечестных действиях бизнесменов.

Среди уехавших из страны с 2000 по 2011 год 295 тысяч человек есть немало экономически активных людей, в т.ч. бизнесмены. Многих из них я когда–то кредитовал и знаю лично. Их рассказы о том, почему они перестали делать бизнес в Латвии, а стали в России, Англии, Белоруссии, Африке и т.д., во многом созвучны моей истории. Они уверены, что латвийская госмашина ведет себя так, будто она разумнее бизнеса и потребителей. В итоге они не платят здесь налоги, не содержат детей, пенсионеров, инвалидов, чиновников.

У меня в ходе интервью скромные амбиции — удовлетворить любопытство думающей части интеллектуальной аудитории. Я не изменил основные жизненные установки и после ухода из банка, в их числе и готовность бороться за честное имя (и за деньги, конечно).

— Совсем недавно СМИ сообщили, что ввиду истечения срока давности прекращен уголовный процесс, начатый Управлением государственной полиции по борьбе с экономическими преступлениями, в связи с подозрениями, что вы и г–н Красовицкий пытаетесь уклониться от исполнения решения суда о наложении запрета на распоряжение средствами, размещенными в банке, подарив своим сыновьям Рему и Георгию право распоряжаться средствами в банке. Можете ли честно раскрыть, почему вам было необходимо совершить эти дарения?

— Скажу прямо: единственная причина, по которой я думал, отвечать или нет на ваши вопросы, — это ваш призыв ко мне отвечать честно. Создается ощущение, что я вас до этого в чем–то обманул или же что многие люди вас часто обманывают, и вы с данным сложившимся стереотипом подошли и ко мне.

Итак, сразу оговорюсь: считаю, что данный уголовный процесс — это часть мер, направленных на бывших акционеров банка с целью отобрать депозиты. Других причин нет. После моего ухода из банка, смены правления и совета, создания невозможных условий работы для ключевых специалистов (кроме тех, кто всеми силами доказал новым акционерам свою личную лояльность, а не профессиональные знания), в банке началась ревизия бизнес–сделок предшественников, т.е. нашей команды, успешно двигавшей банк с последнего места в банковском рейтинге Латвии к первому через многие кризисы и препятствия.

Я абсолютно уверен, что, соверши я хоть одну незаконную или даже сомнительную с точки зрения закона сделку за время своего пребывания в банке, было бы заведено не одно, а множество уголовных дел, но их нет, потому что им неоткуда взяться! Не было и заявлений против меня от почти полумиллионной клиентуры банка.

Как было скандально подано в передаче "Де факто", процесс был начат в связи с тем, что В. Каргин и В. Красовицкий, подарив своим сыновьям денежные средства, размещенные в качестве депозитов в Parex banka, якобы нарушили решение судьи судебной коллегии по гражданским делам Рижского окружного суда об обеспечении иска.

Процесс был начат "по факту" возможного преступления, совершенного неизвестными, которых следовало выявить, а не против определенных лиц. В ходе процесса выяснилось (что нам было известно и ранее, т.к. мы являлись основными действующими лицами данной истории), что мы подарили наши депозиты в банке нашим сыновьям и продали право требования фирме "Олимпия", т.к. имели на это полное право. Депозиты не были арестованы никем, в т.ч. банком, и мы хранили их на основании депозитных договоров, процентные ставки и сроки которых были частью сделки с государством. Не накладывать на наши депозиты обеспечительные меры просил и сам банк, о чем свидетельствует его заявление в суд. Таким образом, не имелось ни одного юридического препятствия к дарению.

Заявителем в госполицию против нас являлся сам же банк. То есть, с одной стороны, они просят суд не арестовывать наши депозиты (и суд выполняет их просьбу и не арестовывает депозиты), а с другой стороны — пишут на нас заявление в полицию, что мы, подарив депозиты, нарушили решение суда об их аресте. То есть ведут себя глупо, если глупостью считать отступление от рациональности.

— Вы потребовали отмены договора о перенятии Parex banka. Вы действительно допускаете хотя бы минимальную вероятность того, что это могло бы произойти? И, если бы это действительно произошло, во сколько это обошлось бы Латвийскому государству?

— Если бы мы не допускали такую возможность, мы не возбуждали бы такой иск, не платили бы государственные пошлины, и наши близкие не платили бы за юридическую помощь. По нашему убеждению, иск абсолютно обоснован и вытекает из фактических обстоятельств, при которых был заключен Договор вложения и внесенные в него изменения. Сегодня уже не секрет, что изменения были сделаны потому, что этого хотели международные кредиторы, также этого хотело посольство США, активно общавшееся с тогдашними государственными должностными лицами.

Если наш иск будет удовлетворен, то это обойдется государству единственно во столько, сколько оно заплатит своим дорогим адвокатам за непризнание иска в суде. Мы не требуем банк обратно. Мы требуем только, чтобы к перенятию банка государством применялся тот закон, который в этом случае должен был бы быть применен, т.е. Закон о перенятии банков. Это ведь не наша вина, что этот закон был подготовлен и принят с опозданием, что признал и тогдашний премьер Ивар Годманис.

— В иске по отмене договора вы указываете, что вы и Виктор Красовицкий как бывшие акционеры банка якобы обманом были вовлечены в заключение договора о вкладах и затем посредством угроз были принуждены внести в него изменения. Назовите, пожалуйста, ясно и конкретно: кто именно и как именно обманом подвел вас к заключению договора и кто угрозами принудил вас сделать изменения? Прошу также указать конкретные примеры обмана и угроз со стороны каждого лица.

— Эти вопросы специфически относятся именно к поданному нами иску в суд. Поэтому я не считаю ни правомочным, ни этичным детальное публичное обсуждение дела, по которому предстоит судебное решение. Скажу только то, что 10 ноября 2008 года мы с Красовицким осознавали, что с перенятием контрольного пакета акций фактически происходит перенятие банка, которому следовало бы происходить согласно специальному закону. Такого закона не было, и мы подписали Договор о вложениях только потому, что это сохраняло нам часть акций и место в Правлении банка. Это гарантировало бы нам возможность сотрудничать в выведении банка из кризиса. В свою очередь, 2 декабря 2009 года мы подписали изменения, ибо был поставлен ультиматум: или изменения — или неплатежеспособность банка. И на тот момент Закона о перенятии банков не было, хотя 8 ноября 2008 года решением правительства было поручено выработать такой закон в срочном порядке.

— Ваше видение того, что бы произошло, если бы Латвийское государство не переняло банк? И если бы правительство Годманиса в октябре 2008 года выделило вам требуемые 200 миллионов?

— Что бы произошло, если бы не переняли тогда, когда процесс был уже начат, точно охарактеризовал Илмар Римшевиц. Если бы мы в середине октября поняли, что Латвия, в отличие от других государств, затянет предоставление коммерческой поддержки, мы бы работали над другими вариантами спасения банка. Поскольку во всем мире, в особенности в США и Европе, именно государства спасали системно–значимые банки, мы верили и надеялись, что и латвийское правительство без затягивания будет действовать таким же образом. Тем более что Иварс Годманис принимал участие в саммите ЕС, где было принято решение любыми средствами не допустить неплатежеспособности важных банков. Сам Годманис характеризовал этот саммит следующим образом: "Затем следует взрывоподобный крах Lehman Brothers. 17 октября еду на внеочередное заседание Европарламента. Все бледные, и Меркель нам сообщает, что она вместе с Саркози, Берлускони и др. приняли решение и призывают нас всех в Евросоюзе спасать системообразующие (т.е. крупные) банки, чего бы это ни стоило, ибо в противном случае в Европе наступит общий финансовый крах. Все с этим согласились"… 

Еженедельник «Вести»