Образование и наука, Прямая речь, Экономическая история
Балтийский курс. Новости и аналитика
Четверг, 28.03.2024, 19:35
Есть такой мегаполис под названием Москва – или кирпичики Биосан
Так вот, когда я
приезжал из Риги в Москву – я всегда это понимал и чуял, как работающий в
Московской Зачистке Шариков своих кровных врагов, шкуры которых шли на шубы,
купленные в рабочий кредит. А катался я в основном в шикарном в то время,
отдававшим Европой фирменном поезде Рига – Москва, который мчался с такой
скоростью, что в тамбуре – где собирались курильщики, приходилось биться о
стены на каждом стыке рельс при попытке сбросить пепел в миниатюрную пепельницу.
Быстрее были лишь самолеты, недоступные в то время для командировочных
аспирантов.
Цель командировок
была ясна -- согласование текста диссертации, тезисов и предзащита. А точкой встреч
была станция «Сокол», выходя из которой ты вначале лбом утыкался в маленькую
православную церквушку, обогнув которую можно пешком было дойти до поселка
Художников – этот оазис 1-2-х-этажных когда-то загородных коттеджей, окруженный
сегодня растущим многоэтажным Мегаполисом.
Там, в тихом месте, в двухэтажном домике, с маленьким двориком и садом и жил мой Учитель и руководитель диссертационной работы профессор Зигфрид Каган. Он преподавал в Университете им. Патриса Лумумбы и был завлабом Всесоюзного Витаминного Института. Начинал он, как правило, – не хочу ли я чайку с дорожки, затем справлялся о Руте Карловне, а затем легонько упрекал меня, что я мало сплю… Когда он правил мои неумелые, но полные самоуверенности рассуждения на базе недостаточно экспериментально подтвержденных фактов, он мне все время напоминал моего профессора Скардса… Вечно что-то говорил про себя (но уже по-русски), мол правильно написано, хорошо – хорошо… Садился в глубокое кресло полностью переправлял мой текст – да так незаметно, что я говорил потом себе: неужели это Я написал…?
А на дворе было лето 1980 года, и я проживал в общежитии аспирантов АМН, где
среди аспирантов вечно передавалась всякая запрещенная литература. Так мне на
одну ночь досталась полная версия «Мастера и Маргариты», а на другую ночь
«Собачье Сердце» с «Роковыми Яйцами». Влияние живого русского языка было
ошеломляющим, а содержание и контексты просто завораживающими…
Мы приготовились
к Олимпиаде. Город был зачищен. Появились огромные палатки с чешским пивом и
креветками, и мы, голодной аспирантской стайкой, набегали на этот пустующий
источник Западной пищевой цивилизации – понимая, что это ненадолго. И вот
словно гром среди ясного солнечного неба… Ушел из жизни наш всеобщий кумир –
Владимир Высоцкий.
Всю ночь мы
поминали его, пели его песни (я в то время неплохо играл на гитаре и подражал
Высоцкому, знал практически весь его репертуар). Это был удар для всей Страны.
И все же как
удачно я съездил в Москву думал я, возвращаясь все тем же ночным поездом в Ригу
и везя с собой боль утраты кумира, исчирканную вдоль и поперек исправленную диссертацию
с плохого русского на лаконичный и логичный научный язык… И думал уже текстами
Булгакова, мол свезло бедолаге с профессором, только мою версию диссертацию
сильно порезал… Но ничего, нанесенные молодому самолюбию раны заживут. Главное
предзащита прошла удачно. И вез я с собой не только этот сгусток клокочущих
эмоций, но и наспех перепечатанную пятую копию повести Солженицына «Один день
Ивана Денисовича», которую читал всю ночь в тамбуре того же вагона, выкуривая
сигарету за сигаретой.
В Ригу я вернулся
другим Человеком. На вокзале меня встретил «мистер игрек», которому я и передал
только что прочитанный пятый экземпляр. И мы с ним, к сожалению, больше не
видались… Он был из параллельного мира. Но содержание только что прочитанной
повести наполнило мое опустошенное смертью Высоцкого сердце новым смыслом.
В конце концов я
защитился, и самое странное было то – что очень быстро получил от ВАКа
подтверждение, что для моих коллег из института микробиологии казалось
удивительным. Но секрет хранился в том, что профессор Зигфрид Семенович --
ученый был высококлассный и при этом -- очень скромный. Я был его 21-й
аспирант. Накануне моей защиты он в течении одного года в каждом номере журнала
«Теоретикал Байолоджи» публиковал поочерёдно серию статей о нетрадиционной
кинетике ферментов (прошу не путать с современной трактовкой этого термина). А
это был самый крутой журнал в те времена. Так он нажил себе не только
зарубежных поклонников, но и отечественных врагов, один из которых пытался меня
завалить на защите. Но в дискуссии агрессивное действие адреналина я контролировал
норадреналином, не позволив ситуации выйти из под контроля. Это понравилось Ученому
совету, решившему что я «созрел» -- в результате 3 черных шара против 18 белых…
И успешный переход на следующий уровень – молодой многообещающей элиты
советской науки.
Полученные от
профессора Кагана блистательное биохимическое образование и школа имели большие
последствия для будущего Биосана. Так
я оказался на Канатчиковой Даче, где секвенировал повторяющие и разбросанные по
разным хромосомам похожие фрагменты ДНК Человека с целью молекулярного
картирования совместно с моим другом Зайцевым
Игорем Заквановичем. Но об этом мой следующий рассказ об уникальном
Человеке, сыгравшим также большую роль в успехе Биосана.