Образование и наука, Прямая речь, Экономическая история

Балтийский курс. Новости и аналитика Четверг, 28.03.2024, 19:35

Есть такой мегаполис под названием Москва – или кирпичики Биосан

Василий Банковский, ученый-генетик, президент Biosan, Рига, 03.01.2017.версия для печати
Есть такой мегаполис под названием Москва. Там живут Мегаполитяне -- это еще не инопланетяне, но точно уж круче горожан, оторвавшихся от поселков городского типа так же дерзко, как деревенские жители от хуторян… Дело не в том, что одни умнее других, а в том, что законы развития таковы, что чем больше концентрация людей в данной точке, тем выше степень специализации ее членов, а специализация – основа прогресса.

 

Так вот, когда я приезжал из Риги в Москву – я всегда это понимал и чуял, как работающий в Московской Зачистке Шариков своих кровных врагов, шкуры которых шли на шубы, купленные в рабочий кредит. А катался я в основном в шикарном в то время, отдававшим Европой фирменном поезде Рига – Москва, который мчался с такой скоростью, что в тамбуре – где собирались курильщики, приходилось биться о стены на каждом стыке рельс при попытке сбросить пепел в миниатюрную пепельницу. Быстрее были лишь самолеты, недоступные в то время для командировочных аспирантов.


Цель командировок была ясна -- согласование текста диссертации, тезисов и предзащита. А точкой встреч была станция «Сокол», выходя из которой ты вначале лбом утыкался в маленькую православную церквушку, обогнув которую можно пешком было дойти до поселка Художников – этот оазис 1-2-х-этажных когда-то загородных коттеджей, окруженный сегодня растущим многоэтажным Мегаполисом.


Там, в тихом месте, в двухэтажном домике, с маленьким двориком и садом и жил мой Учитель и руководитель диссертационной работы профессор Зигфрид Каган. Он преподавал в Университете им. Патриса Лумумбы и был завлабом Всесоюзного Витаминного Института. Начинал он, как правило, – не хочу ли я чайку с дорожки, затем справлялся о Руте Карловне, а затем легонько упрекал меня, что я мало сплю… Когда он правил мои неумелые, но полные самоуверенности рассуждения на базе недостаточно экспериментально подтвержденных фактов, он мне все время напоминал моего профессора Скардса… Вечно что-то говорил про себя (но уже по-русски), мол правильно написано, хорошо – хорошо… Садился в глубокое кресло полностью переправлял мой текст – да так незаметно, что я говорил потом себе: неужели это Я написал…?


А на дворе было лето 1980 года, и я проживал в общежитии аспирантов АМН, где среди аспирантов вечно передавалась всякая запрещенная литература. Так мне на одну ночь досталась полная версия «Мастера и Маргариты», а на другую ночь «Собачье Сердце» с «Роковыми Яйцами». Влияние живого русского языка было ошеломляющим, а содержание и контексты просто завораживающими…


Мы приготовились к Олимпиаде. Город был зачищен. Появились огромные палатки с чешским пивом и креветками, и мы, голодной аспирантской стайкой, набегали на этот пустующий источник Западной пищевой цивилизации – понимая, что это ненадолго. И вот словно гром среди ясного солнечного неба… Ушел из жизни наш всеобщий кумир – Владимир Высоцкий.


Всю ночь мы поминали его, пели его песни (я в то время неплохо играл на гитаре и подражал Высоцкому, знал практически весь его репертуар). Это был удар для всей Страны.


И все же как удачно я съездил в Москву думал я, возвращаясь все тем же ночным поездом в Ригу и везя с собой боль утраты кумира, исчирканную вдоль и поперек исправленную диссертацию с плохого русского на лаконичный и логичный научный язык… И думал уже текстами Булгакова, мол свезло бедолаге с профессором, только мою версию диссертацию сильно порезал… Но ничего, нанесенные молодому самолюбию раны заживут. Главное предзащита прошла удачно. И вез я с собой не только этот сгусток клокочущих эмоций, но и наспех перепечатанную пятую копию повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», которую читал всю ночь в тамбуре того же вагона, выкуривая сигарету за сигаретой.


В Ригу я вернулся другим Человеком. На вокзале меня встретил «мистер игрек», которому я и передал только что прочитанный пятый экземпляр. И мы с ним, к сожалению, больше не видались… Он был из параллельного мира. Но содержание только что прочитанной повести наполнило мое опустошенное смертью Высоцкого сердце новым смыслом.


В конце концов я защитился, и самое странное было то – что очень быстро получил от ВАКа подтверждение, что для моих коллег из института микробиологии казалось удивительным. Но секрет хранился в том, что профессор Зигфрид Семенович -- ученый был высококлассный и при этом -- очень скромный. Я был его 21-й аспирант. Накануне моей защиты он в течении одного года в каждом номере журнала «Теоретикал Байолоджи» публиковал поочерёдно серию статей о нетрадиционной кинетике ферментов (прошу не путать с современной трактовкой этого термина). А это был самый крутой журнал в те времена. Так он нажил себе не только зарубежных поклонников, но и отечественных врагов, один из которых пытался меня завалить на защите. Но в дискуссии агрессивное действие адреналина я контролировал норадреналином, не позволив ситуации выйти из под контроля. Это понравилось Ученому совету, решившему что я «созрел» -- в результате 3 черных шара против 18 белых… И успешный переход на следующий уровень – молодой многообещающей элиты советской науки.


Полученные от профессора Кагана блистательное биохимическое образование и школа имели большие последствия для будущего Биосана. Так я оказался на Канатчиковой Даче, где секвенировал повторяющие и разбросанные по разным хромосомам похожие фрагменты ДНК Человека с целью молекулярного картирования совместно с моим другом Зайцевым Игорем Заквановичем. Но об этом мой следующий рассказ об уникальном Человеке, сыгравшим также большую роль в успехе Биосана.






Поиск